Красный снег - [19]

В штейгерском доме всюду валялись бумаги, забытые вещи. Конторка, где хранились планы горных работ, была пуста.

— Такая история, — почесав небритый подбородок, сказал Вишняков.

— Лихо уезжали…

Сутолов не ответил. Заложив руки в карманы, подняв плечи, он ходил взад-вперед, давя в себе бешенство. Крикнуть бы: «Жри, довольствуйся остатками!» Но крик не получился: Вишняков спокойствием своим охлаждал прыть.

— Перейдем сюда с Советом. Для твоего штаба тоже место найдется.

— Перейдем, — вздохнув, произнес Сутолов.

Отъезд управляющего и штейгеров словно подхлестнул Вишнякова. Он почувствовал, что на его плечи навалилась тяжесть, веса которой раньше не знал. Шутка ли — ушли последние представители прежней власти. Теперь не скажешь: берите за петли Фофу. Теперь за все надо отвечать самому.

Утром Вишняков не решился идти в Совет. Завернул к Яношу, чтобы договориться о ремонте вагонов. Обалдев от усталости, с трудом объяснялся с внимательным и дружески настроенным венгром. Янош — о каком-то «чепорте», а Вишняков понял, будто он говорит о «чепорной», чистой работе.

— Не нужно этого. Пускай грубо, но поскорей.

Наконец уразумев, что венгр говорит о бригаде (чепорт — по-венгерски бригада), стал извиняться:

— Ты уж не сердись — трудно понять. Бригаду дадим!

— Сердись — гарагудни по-венгерски, — сказал Янош, широко улыбаясь.

«Нагарагуднить бы меня за все, в чем оказался виноват», — мрачно подумал Вишняков.

…В Совете толпился народ: пронесся слух, будто Фофа с штейгерами «увез печатку» и теперь «из банка денег не дадут».

— Другую печать сделаем! — бодро крикнул Вишняков.

— А поверят?

— Чего же это народная власть не захочет верить шахтерам?

— Сумеешь ли сделать?..

У Вишнякова выступил пот на лбу: его самого мучили сомнения.

— Катерина исты прынэсла, — дернул его за рукав Пшеничный. — Иды, я з нымы сам договорюсь.

Он ждал Лиликова. На этого была надежда.

Лиликов явился прямо с шахты, снял сапоги, развесил портянки. От них шел тяжелый дух. Брезентовую куртку бросил на стул рядом. Она пахла ржавчиной и соленой шахтной водой. Лицо, видно, умывал снегом — не чище, чем у дьявола. На жилистой шее виднелись светлые дорожки потеков. А пальцы на руках поблескивали смешавшейся с потом угольной пылью. Высокий, крупный, Лиликов сидел, подогнув ноги, как за детским столиком.

— Ты сличал со старыми планами? — спросил Вишняков.

— Ничего ведь не осталось, всё штейгера унесли. Что по памяти, а в чем Кузьма и Алимов помогали. Ихние артели на шахте самые давние.

— Так что же у нас получается?.. Верхний горизонт — это ясно… Теперь по нижнему горизонту…

— По нижнему есть маркшейдерские данные. Квершлаги надо нарезать…

Вишняков с трудом разбирался в планах шахты. На практике он мог понять, что к чему. А в планах — путался. Голова кружилась от тяжелого, спертого воздуха, в глазах рябило от переплетения линий на вычерченной Лиликовым схеме. Вишняков не мог уследить, где какая линия ныряла с верхнего горизонта на нижний. Ему все же надо было понять, где вести добычу, а где оставить выработки до лучших времен. Казаринский рудник должен давать угля не меньше, чем при Фофе, — это точно. Громки когда-нибудь откроются для отгрузки, и тогда уголь пойдет по новым адресам — в Тулу, Харьков, Москву, Петроград, где он нужен. Перестанут на шахте расти отвалы. Уже сейчас эти отвалы, как черные гробы, заняли весь угольный склад.

— Ладно, — сказал Вишняков, часто мигая воспаленными глазами. — Сами концы отыщутся… Беспокойство насчет леса существует. Раньше бы надо было заставить Фофу добыть лес. По загривку мне бы надавать, что упустил его, стервеца.

— Все равно пользы от него никакой. Уехал — меньше будет мороки!

— Что же делать будем? Лес нужен, — беспокойно поглядывал на Лиликова Вишняков.

— Центр надо просить.

— А без этого как?

— Как же без этого, леса у нас не растут.

— Дело ясное…

Вишняков знал натуру Лиликова — тянуть и помалкивать о запасе до последнего. Еще хлопцами были — в кабаке раскошелится в самую последнюю минуту. Все уже поднимаются уходить, а он молча подойдет к кабатчику и заказывает на артель. Авось и сейчас у него в запасе что-то осталось.

— Может, послать куда поблизости, — уклончиво сказал Лиликов.

— Акционер Продугля Дитрих все путя нам закрыл.

— Откуда ему все путя известны? Раньше порядка не было, а ноне и подавно.

— Куда же поблизости? — спросил Вишняков, догадываясь, что Лиликову такое место известно.

— За Громками, в трех верстах от дома мастера Трофима Земного, лесосклад бельгийцев…

Вишняков метнул на него быстрый взгляд:

— Как возьмешь?

— По наряду Фофы, на дрова населению. Фофина краля напечатает.

— Последнее это у тебя? — прищурился Вишняков. — Может, еще какой-нибудь склад держишь в запасе?

— Перекреститься надо?

— Все равно не поверю!

Лиликов встал, высокий, черномазый, босой, похожий на обиженного странника. Вишняков улыбнулся глазами: — Так и кажется, что-то еще прячешь!

— Дело твое, — сказал Лиликов без обиды. — Я на твоем месте тоже бы не поверил. Жизнь такая началась, что от человека чуда и прибытка ждешь.

— Сам придумал о «прибытке»?

— Из поповой проповеди взял! — Лиликов стал сворачивать схемы. — Наряд не забудь написать.