Красный снег - [18]

Шрифт
Интервал

— Э-э-ге-эй!..

Вишняков прислушался в надежде, что крик повторится. Но, кроме шума ветра, больше ничего не услышал.

— Метель стонет…

Вскочив в седло, он отпустил поводья и дал коню волю. «Леший с ним, с этим урядником, — утешал себя Вишняков. — Невелик козырь, чтобы гоняться за ним по степи. Удрал — туда ему и дорога».

В Казаринку он въехал под свист разбушевавшегося ветра, утомленный и злой. При въезде его внезапно настиг конский топот и храп лошадей. «Возвращаются, что ли?..» — мелькнуло у Вишнякова. Пароконная упряжка пронеслась мимо. Вишняков успел заметить женщину. Стегнув коня, он поскакал следом.

Сани остановились на конном дворе. А из саней выскочила Катерина.

— Ты за мной скакал? — спросила она, приближаясь.

— Откуда появилась?

— Родственничка свезла в Чернухино, теперь собираюсь сдать его коней шахте. Уехал совсем. Мне коней оставил. А что я с ними делать буду? Бери, распрягай. В самый раз повезло: не придется искать, чтоб сказать новость об уряднике.

— Дуришь все, — раздраженно сказал Вишняков.

— Вывезла с чадами и домочадцами! — засмеялась Катерина.

Был бы кто другой — отвел бы в холодную. А что сделаешь с Катериной?

— Принимай, говорю, коней, — сказала она, размахивая и хлопая руками по плечам, как делают это, греясь, кучера. — Не то передумаю, сдам на варту. Сотник муки даст, он коней ценит. А от вас и спасиба не дождешься,

— Сказал бы я тебе спасибо! — проворчал Вишняков, взявшись распрягать. — Ты кричала за Терновой балкой?

— Будто я… Метет — света не видно, думала, не отыщу дороги.

— Возишь гадов, — тихо продолжал ворчать Вишняков. — И Фофа там был?

— А чего ему с урядником? Он укатил со своими — двое штейгеров и он.

— Каких штейгеров? — спросил Вишняков, бросая распускать хомуты.

— Со штейгерами уехал раньше нашего. А что они тебе?

— Ничего.

«Обманул-таки», — с глухой яростью подумал он.

— Чего замолчал? — заботливо спросила Катерина.

— Губы попримерзли.

— Одежонка у тебя худая, в такой нечего в степь вырываться. А шинель чего же не надел?

«Помнит про шинель!» — супырём покосился на нее Вишняков.

Собрал упряжь, повел лошадей в конюшню. Из головы не выходило, как мог упустить Фофу, почему не подумал, что способен он увезти штейгеров.

— Пойдем, чайком отогрею, — пригласила Катерина.

— Не время чаевничать, — отказался Вишняков. — Задали мне хлопот и урядники, и управляющие, и штейгера́!

— Все тебе хлопоты! Как в репьях в хлопотах. Тоскливо с тобой… — обиделась Катерина и пошла со двора.

Вишняков глядел ей вслед, кутаясь в пиджак и дуя на застывшие руки.

Он продремал до утра в Совете, ожидая возвращения Сутолова.

Чай пили вместе.

— Такой, стало быть, поворот, — говорил неторопливо Вишняков, — остались мы без штейгеров и без тех людей, кто бумажки на деньги подписывает. Можно было их задержать, но все равно рано или поздно они дали бы стрекача. Самим надо соображать, как быть в дальнейшем.

— Зря упустил Фофу, — упрекнул Сутолов.

— Судишь? Из этих судов толку мало!

— Революционный порядок должен быть!

Вишняков не хотел изводить силы на обсуждение того, чего уже не изменишь. Сутолову, ясное дело, по душе всякие разбирательства. Видишь, прискакал, умылся, чуб причесал — хоть на смотр. Рожа только почернела, да глаза ввалились, как у голодного коня.

— Порядок — уголь в Тулу отгрузить надо, — сказал Вишняков. — Ремонтировать вагоны придется. Кто-то из пленных на вагонном заводе работал, кажись, мадьяр Боноски. Его с шахты снять и поставить на вагоны.

Сутолов отодвинул кружку с недопитым чаем.

— Скажу тебе, товарищ Вишняков, — произнес он сухо, — не о том ты в данный момент разговоры ведешь. По твоей милости из Казаринки сбежали враги революции. Фатех-персиянин тоже сбежал. Все улизнули, кто готовился взорвать шахту. Под носом у тебя лютый враг гуляет, а ты — про ремонт вагонов. Расстрелять надо было урядника!

— Успеешь еще настреляться, — спокойно отхлебывая кипяток, сказал Вишняков.

— Не о моем желании речь! — вскричал Сутолов, стукнув кулаком по столу.

Вишняков и глазом на него не повел.

— Ты не горячись, — сказал он, — я тоже умею вот так, по столу. Гляди, всю утварь поломаем. Моя мысль в том, что негоже командиру отряда за одним урядником по степи гоняться. И мне не положено за всеми приглядывать. В военном деле на шахте тоже надо наводить революционный порядок.

— Я давно требую назначить надежных людей в отряд.

— Не всё сразу, будут и такие, — согласился Вишняков. — А пока с теми, что есть, службу наладь. Не мне тебя учить, — караулы, дежурства установи, разведку продвинь подальше от поселка. За вартой наблюдай…

Вишняков подсказывал толково. Поселок плохо охраняется. Беглецы ушли — промах получился. Только нечего мучить друг друга упреками. Делать надо, что возможно.

— Поглядим, что там, в штейгерском доме, — сказал Вишняков, поднимаясь.

— Дом не убежит.

— Я в том смысле, что хозяйствовать в том доме придется, — надвинув на лоб шапку, сказал Вишняков. — А об убежавших печалиться не стану!

На улице по-прежнему мело. Над низкой оградой вырос огромный, в рост человека, сугроб. У штейгерского дома лежала высокая снежная гора, похожая на черепаху. Вишняков побрел напрямик, проваливаясь по колени. Сутолов следовал за ним, досадуя, что не удалось доказать свое.


Еще от автора Тарас Михайлович Рыбас
Синеглазая

Впервые хирург Владислав Тобильский встретился с Оришей Гай летом 1942 года в лагере военнопленных…


Рекомендуем почитать
Белая земля. Повесть

Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.).  В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.


В плену у белополяков

Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.


Признание в ненависти и любви

Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.


Героические рассказы

Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.


Тамбов. Хроника плена. Воспоминания

До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.


С отцами вместе

Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.