Красный - [54]
Почему для регулирования движения, сначала на море, затем по рельсам и наконец по дорогам, были выбраны именно эти два цвета — красный и зеленый? С красным все понятно: он символизирует опасность и запрет с древнейших времен (эту функцию он выполнял еще в Библии[252]), а вот зеленый в прошлом никогда не ассоциировался с разрешением или с пропуском. Напротив, он считался цветом беспорядка, нарушения закона, всего того, что идет вразрез с действующими правилами и установками[253]. Вдобавок он никогда не мыслился как антагонист красного — в отличие от белого, который был им с незапамятных пор, — или синего, который начал играть эту роль в эпоху расцвета средневековой культуры. Однако в XVIII столетии (после того как Ньютон открыл спектр и получила распространение теория основных и дополнительных цветов) утвердился новый цветовой порядок. Теперь зеленый — дополнительный цвет для красного. Следовательно, эти два цвета составляют пару, а поскольку красный — цвет запрета, то зеленый, его дополняющий, почти что антагонист, постепенно превращается в цвет разрешения. И вот в 1760–1840-х годах, сначала на море, а потом и на суше, люди приучаются использовать красный, чтобы запрещать движение, и зеленый — чтобы разрешать его[254]. В истории хроматических кодов начинается новый этап.
Связь между красным цветом и запретом или же опасностью можно заметить не только в правилах дорожного движения, но и в других областях жизни. Современные общества дали новое развитие традиционной символике красного, унаследованной ими от Библии и средневековой христианской морали, и нашли ей широкое применение. В самых разных областях и обстоятельствах красный цвет предупреждает, предписывает, запрещает, осуждает, наказывает. Это одна из его основных функций в наше время, когда в повседневной жизни и в быту его все больше вытесняет синий.
Сегодня, так же как и при Старом режиме, красная тряпка или красное пятно воспринимаются как предупреждение об опасности. Например, красная черточка или значок на упаковке с лекарством, сопровождаемые надписью: "Не превышать рекомендованную дозу" или "Принимать только по назначению врача". Или красно-белые ленты на улице, которые огораживают определенную зону или преграждают доступ к ней. Или, наконец, все, связанное с огнем и с огнеборцами, и прежде всего пожарная машина, выкрашенная в красный цвет и имеющая право проезжать раньше всех других транспортных средств, включая полицейские автомобили. Правда, форма у пожарных не красного, а черного либо темно-синего цвета, но отделка на ней, как правило, красная. Что же до огнетушителей и других приспособлений для борьбы с огнем, то их во всем мире окрашивают в красный цвет. В офисных зданиях, жилых домах, магазинах это обычно единственные предметы красного цвета, так что их легко найти. На улице прохожему сразу бросаются в глаза торговые точки особого назначения — потому что на их вывесках присутствует красный цвет. Например, во Франции на табачных киосках висит красная ромбовидная вывеска с белыми буквами, так называемая "морковка", а в Италии над аптеками установлены светящиеся панно с красным крестом. В районах вооруженных конфликтов на представительствах и автомобилях двух организаций, оказывающих гуманитарную и медицинскую помощь, — Красного Креста и Красного Полумесяца — изображаются соответствующие эмблемы: это предохраняет их от нападения боевиков. По крайней мере, теоретически[255].
Со временем в лексике также появились выражения, в которых идея предостережения или запрета передается словом "красный", например "красный уровень опасности", "перейти красную линию" и так далее. Подобные выражения и устойчивые сочетания существуют в большинстве западноевропейских языков[256].
Есть и другой смысловой пласт; в нем красный ассоциируется с наказанием: сейчас об этом напоминают главным образом школьные тетради с красными пометками учителя. А если мы заглянем в прошлое, то увидим там каторжников, которых клеймят докрасна раскаленным железом, и судей, которые со средневековых времен носят красные мантии. Интересно, что красным цветом, как символом правосудия, отмечен и тот, кто выносит приговор, и тот, кто его отбывает. Отсюда и старинная пословица, которую дважды приводит Виктор Гюго в романе "Отверженные": "Куртка каторжника выкроена из мантии судьи". В самом деле, оба они одеты в красное.
К счастью, красный не всегда бывает таким тревожным или таким опасным. В торговле этот цвет используется главным образом для того, чтобы привлечь внимание: цена, проставленная красным фломастером, указывает, что данный товар продается по акции или просто со скидкой; красная точка на этикетке говорит об особых условиях продажи; во Франции этикетка с "красной маркой" на продуктах питания гарантирует покупателю их высокое качество, однако товары с "черной маркой" на этикетке все же ценятся выше. На рекламных плакатах у красного та же задача: привлечь внимание, заставить вглядеться, а по возможности понравиться или соблазнить. Ибо красный цвет все еще остается цветом соблазна. Пусть он давно уже перестал быть любимым цветом, как для мужчин, так и для женщин, по крайней мере в западном мире — в этой роли теперь выступает синий
Почему общества эпохи Античности и раннего Средневековья относились к синему цвету с полным равнодушием? Почему начиная с XII века он постепенно набирает популярность во всех областях жизни, а синие тона в одежде и в бытовой культуре становятся желанными и престижными, значительно превосходя зеленые и красные? Исследование французского историка посвящено осмыслению истории отношений европейцев с синим цветом, таящей в себе немало загадок и неожиданностей. Из этой книги читатель узнает, какие социальные, моральные, художественные и религиозные ценности были связаны с ним в разное время, а также каковы его перспективы в будущем.
Исследование является продолжением масштабного проекта французского историка Мишеля Пастуро, посвященного написанию истории цвета в западноевропейских обществах, от Древнего Рима до XVIII века. Начав с престижного синего и продолжив противоречивым черным, автор обратился к дешифровке зеленого. Вплоть до XIX столетия этот цвет был одним из самых сложных в производстве и закреплении: химически непрочный, он в течение долгих веков ассоциировался со всем изменчивым, недолговечным, мимолетным: детством, любовью, надеждой, удачей, игрой, случаем, деньгами.
Уже название этой книги звучит интригующе: неужели у полосок может быть своя история? Мишель Пастуро не только утвердительно отвечает на этот вопрос, но и доказывает, что история эта полна самыми невероятными событиями. Ученый прослеживает историю полосок и полосатых тканей вплоть до конца XX века и показывает, как каждая эпоха порождала новые практики и культурные коды, как постоянно усложнялись системы значений, связанных с полосками, как в материальном, так и в символическом плане. Так, во времена Средневековья одежда в полосу воспринималась как нечто низкопробное, возмутительное, а то и просто дьявольское.
Данная монография является продолжением масштабного проекта французского историка Мишеля Пастуро – истории цвета в западноевропейских обществах, от Древнего Рима до XVIII века, начатого им с исследования отношений европейцев с синим цветом. На этот раз в центре внимания Пастуро один из самых загадочных и противоречивых цветов с весьма непростой судьбой – черный. Автор предпринимает настоящее детективное расследование приключений, а нередко и злоключений черного цвета в западноевропейской культуре. Цвет первозданной тьмы, Черной смерти и Черного рыцаря, в Средние века он перекочевал на одеяния монахов, вскоре стал доминировать в протестантском гардеробе, превратился в излюбленный цвет юристов и коммерсантов, в эпоху романтизма оказался неотъемлемым признаком меланхолических покровов, а позднее маркером элегантности и шика и одновременно непременным атрибутом повседневной жизни горожанина.
Французский историк Мишель Пастуро продолжает свой масштабный проект, посвященный истории цвета в западноевропейских обществах от Древнего Рима до наших дней. В издательстве «НЛО» уже выходили книги «Синий», «Черный», «Красный» и «Зеленый», а также «Дьявольская материя. История полосок и полосатых тканей». Новая книга посвящена желтому цвету, который мало присутствует в повседневной жизни современной Европы и скудно представлен в официальной символике. Однако так было не всегда. Люди прошлого видели в нем священный цвет – цвет света, тепла, богатства и процветания.
Книга известного современного французского историка рассказывает о повседневной жизни в Англии и Франции во второй половине XII – первой трети XIII века – «сердцевине западного Средневековья». Именно тогда правили Генрих Плантагенет и Ричард Львиное Сердце, Людовик VII и Филипп Август, именно тогда совершались великие подвиги и слагались романы о легендарном короле бриттов Артуре и приключениях рыцарей Круглого стола. Доблестные Ланселот и Персеваль, королева Геньевра и бесстрашный Говен, а также другие герои произведений «Артурианы» стали образцами для рыцарей и их дам в XII—XIII веках.
Кто такие интеллектуалы эпохи Просвещения? Какую роль они сыграли в создании концепции широко распространенной в современном мире, включая Россию, либеральной модели демократии? Какое участие принимали в политической борьбе партий тори и вигов? Почему в своих трудах они обличали коррупцию высокопоставленных чиновников и парламентариев, их некомпетентность и злоупотребление служебным положением, несовершенство избирательной системы? Какие реформы предлагали для оздоровления британского общества? Обо всем этом читатель узнает из серии очерков, посвященных жизни и творчеству литераторов XVIII века Д.
Мир воображаемого присутствует во всех обществах, во все эпохи, но временами, благодаря приписываемым ему свойствам, он приобретает особое звучание. Именно этот своеобразный, играющий неизмеримо важную роль мир воображаемого окружал мужчин и женщин средневекового Запада. Невидимая реальность была для них гораздо более достоверной и осязаемой, нежели та, которую они воспринимали с помощью органов чувств; они жили, погруженные в царство воображения, стремясь постичь внутренний смысл окружающего их мира, в котором, как утверждала Церковь, были зашифрованы адресованные им послания Господа, — разумеется, если только их значение не искажал Сатана. «Долгое» Средневековье, которое, по Жаку Ле Гоффу, соприкасается с нашим временем чуть ли не вплотную, предстанет перед нами многоликим и противоречивым миром чудесного.
Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.
Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .
Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.
Столицы моды, бутиковые улицы, национальные традиции и уникальные региональные промыслы: география играет важную роль в модной мифологии. Новые модные локусы, такие как бутики-«эпицентры», поп-ап магазины и онлайн-площадки, умножают разнообразие потребительского опыта, выстраивая с клиентом бренда более сложные и персональные отношения. Эта книга – первое серьезное исследование экономики моды с точки зрения географа. Какой путь проходит одежда от фабрики до гардероба? Чем обусловлена ее социальная и экономическая ценность? В своей работе Луиза Крю, профессор факультета социальных наук Ноттингемского университета, рассказывает как о привлекательной, гламурной стороне индустрии, так и о ее «теневой географии» – замысловатых производственных цепочках, эксплуатации труда и поощрении браконьерства.
Сборник включает в себя эссе, посвященные взаимоотношениям моды и искусства. В XX веке, когда связи между модой и искусством становились все более тесными, стало очевидно, что считать ее не очень серьезной сферой культуры, не способной соперничать с высокими стандартами искусства, было бы слишком легкомысленно. Начиная с первых десятилетий прошлого столетия, именно мода играла центральную роль в популяризации искусства, причем это отнюдь не подразумевало оскорбительного для искусства снижения эстетической ценности в ответ на запрос массового потребителя; речь шла и идет о поиске новых возможностей для искусства, о расширении его аудитории, с чем, в частности, связан бум музейных проектов в области моды.
Мода – не только история костюма, сезонные тенденции или эволюция стилей. Это еще и феномен, который нуждается в особом описательном языке. Данный язык складывается из «словаря» глянцевых журналов и пресс-релизов, из профессионального словаря «производителей» моды, а также из образов, встречающихся в древних мифах и старинных сказках. Эти образы почти всегда окружены тайной. Что такое диктатура гламура, что общего между книгой рецептов, глянцевым журналом и жертвоприношением, между подиумным показом и священным ритуалом, почему пряхи, портные и башмачники в сказках похожи на колдунов и магов? Попытка ответить на эти вопросы – в книге «Поэтика моды» журналиста, культуролога, кандидата философских наук Инны Осиновской.
Исследование доктора исторических наук Наталии Лебиной посвящено гендерному фону хрущевских реформ, то есть взаимоотношениям мужчин и женщин в период частичного разрушения тоталитарных моделей брачно-семейных отношений, отцовства и материнства, сексуального поведения. В центре внимания – пересечения интимной и публичной сферы: как директивы власти сочетались с кинематографом и литературой в своем воздействии на частную жизнь, почему и когда повседневность с готовностью откликалась на законодательные инициативы, как язык реагировал на социальные изменения, наконец, что такое феномен свободы, одобренной сверху и возникшей на фоне этакратической модели устройства жизни.