Красный - [27]

А потом положение начинает меняться: в период с середины XII по первые десятилетия XIII века происходит переоценка синего, его значимость быстро растет и в количественном, и в качественном плане. Он становится модным цветом, сначала в изобразительном искусстве, затем в одежде придворных и повседневной жизни при княжеских дворах. Синий занимает все больше места в живописи по эмали и на церковных витражах, заполняет книжные миниатюры, становится цветом гербового щита на гербах короля Франции и короля Артура. Интересно проследить за эволюцией названия синего в романских языках: если прежде классическая латынь с трудом могла подобрать название для этого цвета, то теперь, когда он вошел в моду, его обозначают сразу два слова нелатинского происхождения: одно — производное от германского blau (по-французски bleu), другое происходит от арабского lazurd (французское azur). Роль синего во всех областях жизни общества, в искусстве и религии медленно, но верно возрастает, и в конце концов он начинает составлять конкуренцию красному, который до сих пор считался важнейшим и красивейшим из цветов.

Историку в данном случае важно понять, что стало стимулом для этих перемен: прогресс в области пигментов и красителей, позволивший красильщикам получать более привлекательные оттенки синего, или же новые идеологические запросы, вызвавшие интерес общества к этому цвету и заставившие ремесленников искать новаторские методы. Почему красильщики Западной Европы веками не могли создать яркие, насыщенные, сияющие синие тона, которые бы глубоко пропитывали волокна ткани, — хотя успешно справлялись с этим при окрашивании в красное, — а потом решили все проблемы в течение жизни двух или трех поколений? Где искать ответ? В химии красок или в новом социальном и символическом статусе синего? И как зародилась мода на прежде никому не интересный цвет?

При тщательном исследовании складывается впечатление, что все началось с новых теологических и идеологических установок, а за ними последовали сдвиги в химии и в экономике. Веским доказательством этого может служить пример Пресвятой Девы, первой "важной особы" в Западной Европе, которая на изображениях стала появляться в синем и голубом. До XI века Деву Марию изображали в одежде любого цвета, но оттенок, как правило, был темный: это мог быть черный, серый, коричневый, фиолетовый, темно-синий или темно-зеленый. Главное, чтобы цвет ее одежды наводил на мысль о скорби: ведь она носит траур по Сыну, умершему на кресте[122]. Однако начиная с XI века доля мрачных тонов становится все меньше, и в конце концов в качестве траурного выступает один-единственный цвет: синий. Вдобавок этот синий постепенно светлеет, делается привлекательнее: раньше он был тусклым и угрюмым, а теперь он яркий, прозрачный, насыщенный. В эти годы мастера витражей создают знаменитую синюю краску (на основе кобальта), которую Сугерий, настоятель аббатства Сен-Дени, за огромные деньги приобретает у них для реконструкции своего главного храма и которая через несколько лет будет использована для витражей Шартрского собора[123]. Между тем на миниатюрах художники начинают систематически окрашивать небо в синий цвет: раньше так бывало далеко не всегда.

Одеваясь на изображениях в синее, Дева Мария, владычица небес, способствует популярности этого цвета: ее примеру последуют земные властители, сначала король Франции Филипп Август (с осторожностью), затем Людовик Святой (весь завершающий период своего царствования, с 1254 по 1270 год), а потом и другие короли западно-христианского мира. Постепенно крупные феодалы и патрициат во Франции, в Англии и на Иберийском полуострове сделают то же самое. Только Германия и Италия какое-то время будут противостоять новой моде.

Я уже подробно писал о "синей революции" XII–XIII веков и не хочу задерживаться на этом сейчас[124]. И все же необходимо обратить внимание на то, как новые вкусы и изменившийся спрос повлияли на положение в красильном деле. В больших городах, процветание которых было основано на производстве и продаже сукна, профессиональная корпорация разделилась на два цеха: мастеров, окрашивающих в красное (а также в желтое), и мастеров, окрашивающих в синее (а также в черное и зеленое). Между первыми и вторыми разгорается соперничество. А крупные торговцы мареной и кошенилью с беспокойством наблюдают за тем, как богатеют торговцы вайдой: из листьев этого растения производят синюю краску. В некоторых регионах (Пикардия, Тюрингия, позднее Лангедок) выращивание вайды приобретает промышленные масштабы[125]. В Пикардии даже говорят, будто местные торговцы вайдой полностью профинансировали реконструкцию Амьенского собора, начавшуюся в 1220‐х годах. Это, конечно, преувеличение, но подобные рассказы позволяют представить себе, какие состояния можно было тогда нажить на производстве и продаже синей краски.

Есть один любопытный документ, из которого ясно видно, насколько жестокой была экономическая война между красным и синим. Это контракт, составленный в Страсбурге в 1256 году между торговцами мареной и двумя мастерами витражей, прибывшими из Франции. Купцы заказывают витраж для одной из капелл собора; сюжетом должна стать поучительная история святого Теофила — монаха, который продает душу Дьяволу (но ее выкупает Пресвятая Дева). Заказчики требуют, чтобы на витраже Дьявол был в синем — им надо дискредитировать этот цвет. Но все напрасно: хоть мастера и выполнили их требование, это не вывело из застоя торговлю мареной и не остановило наступление новой моды, уже начавшей захватывать Эльзас.