— Так-то оно так… Поговорить нам надо. Трудно одному. Ты поверишь…
И умолк.
Они медленно направились в сени. Что трудно одному, отец верил своему односельчанину, верил искренне, так как и самому было нелегко все передумать в такое неспокойное и бурное время. Время, когда сын пошел против отца. А отец выступил — хоть и в своей хате — против сына. Ну, это значит, против меня.
Когда они зашли в хату, мать удивилась. (Она обо всем мне позже подробно рассказала). Никогда раньше Макар Короткий не хотел знаться с ее Прокопом, называл его разными оскорбительными прозвищами, особенно после женитьбы на ней, а сейчас — на тебе, подружились!
Удивиться она удивилась, но приличие сохранила.
— Вот кого в хату не ждала! Ей-богу, не ждала! — как ни в чем не бывало, сказала она.
— Не вековать же нам волками, — подлаживаясь под тон матери, ответил Макар.
— Вам — не знаю, — продолжала мать, — а мы с волками никогда дружбы не водили…
Короткий взглянул на нее и, будто ничего не услышав, обратился к отцу:
— А ты молодчина, Прокоп, не только обшил тесом хату, но и внутри все по-хозяйски устроил… Нравится мне, ей-богу… Уютно так, чисто…
— Да что тут особенного, — отмахивался отец от похвалы, как от назойливых мух.
— Не говори, Прокоп. Если б у каждого так было в хате, то и жить можно было бы, — и начал ощупывать мебель, осматривать перегородку и все, что попадалось на глаза.
Мать вставила в мужской разговор и свое слово:
— Далеко нам до вас, Коротких…
— Да вы уже мало в чем отстаете… Вот только земли да скота у меня побольше… Так я и продать могу твоему Прокопу… — растягивал каждую фразу Макар, время от времени поглядывая на отца.
А тот ему спокойно ответил:
— Зачем оно теперь, богатство?
— Как зачем? Ты же только-только…
— Только-только новое начинается, — перебила Макара Короткого мать.
— Что верно, то верно… — отец недовольно посмотрел на мать. Я только что жить начал, вкус почувствовал…
— Вот поэтому и мог бы у меня коня одного купить… Я и в цене уступил бы… И денег подождать мог бы год или два… — Макар во что бы то ни стало хотел склонить на свою сторону отца.
— Так ты затем и пришел?
— Нет-нет, — спохватился Короткий. — Пришел просто так, поговорить. А конь — это так себе, к слову, он у меня не лишний…
Отец с матерью переглянулись. Отец словно спросил глазами у матери: «Не угостим ли гостя?», а та пожала плечами: «Чего ради я угощать его должна?». Отец закурил и, зная, что Макар не курит, продолжал:
— Ишь, зараза эта, — показал он на кисет, — тоже богатым мешает быть… А водка? Сколько я, как из Донбасса приезжал, попил ее…
Макар Короткий уловил иронию:
— Так уж и много ты пропил, прокурил… Глупость это, мелочь… Все мы скопидомами стали, как женились. Женки, брат, в руках держат.
— Жены вас скупыми сделали? — не удержавшись, сразу же спросила мать.
— Нет, порядку научили… Ничего лишнего не позволять.
— Э, Макар, чтоб ваш брат да женок слушал…
— Да табака не нюхал, — усмехнулся отец.
— И что бы только было? — Макар пристально посмотрел на мать. — Одни святые жили б на свете?..
— Нет, были бы одни богатые, вот такие, как вы, Короткие, — недолго думая, ответила мать.
Отцу моему хоть и нравилось такое наступление матери на Макара, ее открытая правда, а все же он окрысился на нее:
— К чему болтать… Человек зашел поговорить. Там вон свинья визжит, чуть ворота рылом не выворачивает, накормила бы…
— Успеется! — ответила мать, но, немного повременив, вышла в сени и застучала там ведрами.
Какое-то время мужчины молчали, даже не смотрели друг на друга. Чего-то ждали. Отец курил. Макар поглядывал то в окно, то осматривал углы новой хаты.
— Ты, Прокоп, своего придержи, — нарушил молчание Макар и повернулся к отцу. — Всю деревню баламутит, комсомолец… Вместе с этим голодранцем Игнатом Дроздом. Тому что терять — ни кола ни двора. Бобылями были, бобылями и остались… А у тебя же хозяйство… Свое… Горбом, мозолями нажитое…
— Да ты за меня, это, не заступайся, — поднял глаза отец. — За себя я сам могу постоять…
— Все ждут твоего слова. Важно, чтоб ты сказал. Повременить надо с колхозом… Поглядим, как у других… А тогда уж…
— Говоришь, все ждут?.. — задумчиво переспросил отец.
— А я врать не собираюсь, — тянул Макар Короткий. — Все только и надеются на тебя, так как характер у тебя твердый, шахтерский, знают…
— А кто же это — все? — Отец всматривался в лицо Макара пытливо, пристально.
— И Никанор Дрозд, и Тит Салабута, и Иван Криваль, да разве всех ты сам не знаешь, боль души их не чувствуешь… — Макар Короткий старался говорить доверительно… — Ночи люди не спят… Сами с собой разговаривают. Из хлевов не выходят, скотину ласкают впотьмах… Свое, брат, это свое. Извечное.
Отец обо всем этом знал, но все же был растроган и встревожен такими словами. Макар Короткий распалил в нем жажду к своему, личному, посеял недоверие к колхозному, умаслил сладкими словесами и обещаниями. И все только ради того, чтобы он, мой отец, не вступал в колхоз, чтобы запретил мне, сыну своему, школьнику и комсомольцу, быть там, где начиналась новая жизнь.
Макар Короткий уходил от нас, довольный своим визитом. Отец сказал ему на прощанье:
