Дейзи больше не могла бежать. Остановилась и, тяжело дыша, упала на колени. Она согрешила. Ей хотелось всего того, что есть у Мелиссы. Ее зависть перешла все границы, и теперь Дейзи карают с изощренной точностью. «Ибо беззаконие мое я знаю, и грех мой всегда предо мною»[10]. Люди будут испытывать к ней отвращение. Станут насмехаться над ней и оскорблять.
Дейзи огляделась. Унылый, лишенный растительности пейзаж, полей не видно, лишь пустоши кругом, да темнеют впереди горы, над которыми нависли грязно-белые облака. Она где-то потеряла пальто. Ад вполне может быть таким: не пламя и дьяволы-мучители, а леденящее душу безлюдье, когда сердце отчаянно жаждет тепла и дружбы, а разум твердит, что здесь этого нет.
«Ты ненормальная, и одежда у тебя дерьмовая». Почему именно Мелисса? Все тщетно и мерзко. Дейзи сама виновата, Мелисса лишь орудие судьбы. Она не притворялась кем-то иным, это Дейзи себя обманывала.
Представив, как Мелисса рассказывает все Алексу, Дейзи повалилась в мокрую траву и свернулась клубком, словно от удара под дых. Боже, помоги мне… Она кричала, но Бог не слушал. Он никогда не слушает, потому что Он всегда все знает. Вот почему на нее не снизошло просветление. Он еще в первый раз проник в ее душу и узрел притворство и ложное смирение.
Она лежала в луже. «Проклята земля за тебя»[11]. А дальше по тексту там «терния и волчцы», и одежды из кожи… Дейзи перекатывалась с боку на бок, представляя, как спрыгивает с высотки или стоит на рельсах в ожидании поезда: с опущенной головой и зажмурившись. От этих видений становилось легче, но это трусость. Нет, она должна все помнить. Боль станет ее единственным выходом, долгим шествием через огонь.
Вкус рта Мелиссы, ее веснушки… Алмазы и жемчуг. Как жестоко время. Будущее становится прошлым, содеянное будет навек твоим свидетельством. «Думаю, быть тобой уже достаточное наказание». Она слышала эти слова, но где?
Анжела вносит покупки на кухню и начинает разбирать их: сосиски, сырные палочки, груши… Дом тих. Мелисса и Дейзи, должно быть, где-то гуляют. Анжела заплатила двадцать шесть фунтов за такси, за рулем был маленький круглый мужчина, сикх из Пенджаба. Она не запомнила, как его зовут. Сикх рассказывал о своей сестре, вышедшей замуж за наркомана, и о том, как ему с братьями пришлось его приструнить. Анжела не стала расспрашивать о подробностях. На зеркале заднего вида подпрыгивал пластиковый Тадж-Махал, из динамиков пел Бон Джови.
Путешественники возвращаются через полчаса.
– Можно я посмотрю фильм? – вбежав в гостиную, кричит Бенджи.
И убегает, не дожидаясь запрета.
– Ну, доплыли до истоков Нила? – спрашивает Анжела.
– Для этого мы слишком медленно гребли, – смеется Ричард.
В комнату врывается трубный рев заставки «Роботов».
– Бенджи, закрой дверь, пожалуйста!
Алекс берет газету. Умерла Одри Уильямсон, серебряный призер Олимпийских игр в Лондоне 1948 года.
В комнату врывается Мелисса, освежившаяся и благоухающая.
– Где Дейзи? – спрашивает Доминик.
– Наверное, где-то гуляет, – беззаботно отвечает та.
* * *
Один человек смотрит – и видит вселенную, созданную Богом, который следит за ее расцветом, замечает даже воробьиный выводок и прислушивается к молитвам своих лучших созданий. Другой верит, что жизнь во всем ее причудливом многообразии – лишь результат случайной химической реакции, которая всего на миг украсит поверхность каменного шара, крутящегося среди миллиардов галактик. И оба эти человека могут часами общаться и не найти серьезных отличий друг в друге, потому что не совокупность верований делает нас добрее или умнее.
Вильгельм Бастард принудил Гарольда к клятве над мощами святого Иеронима; Генрих VIII порвал с Римской церковью из-за своей Серьезной причины; окутанные дымом башни-близнецы… Религия питает перемены и регрессы человеческой истории, по крайней мере, так это выглядит. Однако в попытках узреть иной свет она искажает их, и те же самые исступленные верования кажутся лишь прикрытием для обычных побуждений наподобие жадности и страха. А как же тогда жизнь отдельно взятого человека? Ее крохотные перемены и регрессы? Разве религия сковывает и освобождает, дает или отнимает надежду? Или это все те же древние основные побуждения, обряженные в воскресные одежды? Причины они или оправдания?
* * *
Дождавшись, пока его глаза привыкнут к темноте, Бенджи медленно и тихо сделал несколько шагов – ведь крысы могут взбежать по ноге под штаниной, поэтому кровельщики и обматывают лодыжки веревкой. Вот только это была не крыса и даже не мышь, а нечто среднее, более круглое и с длинным заостренным носом. Наверное, землеройка. Она выглядела больной и явно не собиралась никуда убегать, и Бенджи присел рядом. Он хотел потрогать ее, но вдруг заметил на ней несколько мух. Землеройка снова дернулась, изо рта и сзади у нее потекла кровь. Она умрет, если он ничего не сделает, но если он побежит за помощью, то ее может найти и убить какое-нибудь животное, лиса или ворона. Нужно все сделать быстро.
– Мама? Папа?
В коридоре появился Ричард.
– Что случилось, молодой человек?
– Я… – Бенджи поперхнулся от волнения.