Красный башмачок - [10]

Потом ему доверили задание посложнее.

Сапожники готовились провести маёвку. Постановили организовать всё заранее. Для этого решили встретиться в трактире на Лиговке. Явку должен был обеспечивать Иван.

У него приметная внешность. Светлые волосы зачёсаны назад. Глубокая складка пролегла между бровями. Глаза у него широко поставлены. Тонкие губы плотно сжаты в ниточку. А усы шпалочкой. Одевался Иван щеголевато: на костюм, на галстук не жалел своего повышенного жалованья. Мог сойти за учителя или за приказчика.

Он пришёл в трактир раньше намеченного срока, чтобы ознакомиться с обстановкой. Занял видное место. Сел и стал читать газету. Ему оставалось ждать, когда скажут пароль.

— Господин, ваш столик не занят? — должен спросить «свой».

— Будет занят, — положено было ответить Ивану и провести «своего человека» в отдельный кабинет.

Затея удалась. Собрание прошло благополучно. То, что говорилось в отдельном кабинете, не предназначалось для посторонних ушей.

Первого мая, как всегда заунывно, взвыл гудок на фабрике. Но сапожники не торопились на работу. Сегодня они избрали другой маршрут. Незаметно собрались они в чащобе Румянцевского леса. Пришли принаряженные и возбуждённые. Слушали ораторов, читали большевистские листовки, пели революционные песни.

Иван тоже выступил. Он говорил о том, что каждый сапожник не может быть сам по себе, что все рабочие должны отвечать друг за друга, помогать друг другу.

— Уж не знаю, как это назвать одним словом, — сказал он, — но так должно быть.

— Солидарность! — крикнул из толпы человек в студенческой тужурке. Он выхватил из-за пазухи алый стяг и принялся им размахивать над головой.

Все закричали: «Ура!»

Рабочим было интересно на маёвке. Но к вечеру прискакали жандармы с нагайками, открыли беспорядочную стрельбу. Срочно пришлось расходиться.

«А что было потом?» — вспоминал Иван, сидя сейчас на чужом плюшевом диване.

После той маёвки Иван взялся распространять прокламации, запрещённые книги и газеты. Он всегда действовал с крайней осторожностью. Подойдёт, поговорит о чём-то постороннем. А потом достанет незаметно из-под своего кожаного фартука несколько листков.

— На, — скажет, — на курево.

Знали товарищи, какое взрывчатое содержание было в этом «куреве»!

Скоро и начальство приметило подозрительную деятельность Ивана. Его имя попало в «чёрную книгу», где значились все смутьяны, выражающие недовольство фабричными порядками, будоражившие сапожный люд.

И вот после очередной стачки Сорокина вызвали в дирекцию.

— Жаль, хороший ты спец, — сказали ему. — И нужен ты фабрике. Но, голубчик, вон, за ворота!

А у ворот дожидались двое жандармов.

Его арестовали. Что-либо предпринимать было поздно… «Пусть берут, — подумал тогда Иван, — всё равно вырвусь».

Он ещё не представлял, как это удастся сделать. Но зрела в нём какая-то весёлая уверенность, что друзья выручат.

Его вывели через проходную и повели по Заставской улице к жандармскому участку. А вдоль улицы, как будто нарочно, столпились рабочие. Они кричали:

— Сволочи, за что арестовали!

— Иван, держись!

Жандармы молча ускорили шаг, крепче сжали Ивановы руки.

Но толпа рабочих густела. Когда прошли мимо мясной лавки, группа сапожников вплотную приблизилась к ним.

Остальное произошло в несколько секунд. Кто-то помог ему вырваться от жандармов. Иван отскочил вправо и скрылся в знакомой подворотне.

Несколько дней Иван отсиживался на чердаке. «Свои» приносили ему еду и новости. Они-то и сообщили Ивану, что состоялось решение властей: выслать Сорокина, как лицо вредное для государственного спокойствия, из Петербурга в отдалённую местность, под надзор полиции.

После этого долго оставаться на чердаке становилось опасным. Товарищи помогли Ивану перейти границу и скрыться в Финляндии. На родину он вернулся лишь в марте 1917 года, после свержения царской власти…

— Ком ин! Выходи! — снова позвали Ивана.

Пока он тут, в каюте, предавался воспоминаниям, время шло. А он никак ещё не мог найти выход из создавшегося трудного положения.

Наступил вечер. По небу побежали серые тучи. Но было светло как днём, весной в этих местах темно не бывает.

Проходя по палубе, Иван опять пристально оглядел рейд и опять не обнаружил свой тральщик.

Плохи дела. Как же выпутываться? Уж теперь наверняка от него потребуют окончательный ответ. Или — к стенке!

На сей раз его провели в строгую, обитую дубовыми панелями каюту, тоже с плюшевыми диванами, только золотисто-коричневого цвета.

— Сит даун, плиз, — пригласил его садиться сухопарый англичанин в пенсне.

Они остались одни.

— Имею предложить чашку чая. Вот сахар, вот молоко. — Англичанин придвинул Ивану изящную чашечку тонкого фарфора. — Мы, англичане, любим пить чай с молоком.

— Правда? — удивился Иван. А сам подумал: «За каким чёртом ты меня вызвал? Уж, наверное, не для того, чтобы я узнал английские обычаи».

Ясно: англичанин навязывал Ивану хитрую игру. И ничего не оставалось, как принять этот вызов.

Ароматный запах чая манил.

Ивану хотелось налить в блюдечко и причмокивать его вприкуску. Но он «по-благородному» взял чашечку двумя пальцами и оттопырил мизинец в сторону.

Итак, о чём пойдёт речь?