Красный башмачок - [11]

— Мистер Сорокин, я узнал кое-что о вашей коммерческой деятельности в Мурмане. Но вы не есть коммерсант. Вы есть сапожник.

— Да, — подтвердил Иван и сам подумал: «Наверное, всё уж пронюхал».

— Так почему вы занялись розыском товаров и машин?

— Это имущество моей фабрики. Я её хозяин.

— Хозяин? — поразился англичанин.

— Ну да. С тех пор как мы прогнали бывших хозяев, фабрики принадлежат нам, рабочим. Понятно?

— Да, да. Я читал об этом в газетах… Но почему именно вы приехали сюда?

— Товарищи доверили мне.

— Непонятно.

Как объяснить этому джентльмену, что он, простой сапожник, заслужил право выступать от лица всей фабрики? Может быть, рассказать ему, как, вернувшись из эмиграции, Иван вступил в большевистскую партию. Как выполнял он задание партии — распоряжаться всеми деньгами, собранными рабочими в свою больничную кассу. Когда кто заболевал, больному выплачивали пособие, и Иван скрупулёзно следил, чтобы ни единая рабочая копеечка не была потрачена не по назначению.

Может быть, рассказать англичанину, как поручили Ивану охранять фабрику от самих же хозяев. Многие из них пытались растащить, а то и просто уничтожить фабричное имущество. Понадобилось организовать красногвардейский отряд для охраны предприятия, и командиром выбрали опять-таки Ивана.

Не раз товарищи имели возможность убедиться в кристальной честности Сорокина. Вот почему ему доверяли.

— Вы надолго задумались, — сказал англичанин.

— Не знаю, как ответить.

— Поставим вопрос иначе: кто выдал вам, мистер Сорокин, эти мандаты? — Англичанин показал на Ивановы бумаги.

— Советская власть.

— Конкретно?

— Петроградский Совет, членом которого я являюсь, — с гордостью ответил Иван. «Пусть знает, с кем имеет дело!»

— О, о! — поразился англичанин. — Сапожник — и управляет государством?!

— Наша власть народная. Она сплошь состоит из рабочих, крестьян и солдат.

Иван не скрывал своих полномочий. Не было смысла скрывать, когда все его бумаги оказались в руках интервентов.

— Я имел честь знать одного старого хозяина фирмы «Скороход», — проговорил англичанин. — Он ездил в Германию, заказал обувные машины. Но не успел их вывезти.

— Мы их ещё получим!

— А как вы намерены распорядиться принадлежащими «Скороходу» капиталами, которые имеются в иностранных банках?

— Мы их вернём фабрике, — твёрдо ответил Иван. — Вернём на законных основаниях.

Теперь пришла очередь задуматься англичанину. Он отставил в сторону чай и молча ещё раз перелистывал документы. Видно, он прикидывал что-то в уме. Наконец он сказал:

— Мистер Сорокин, ещё раз хочу вам напомнить: вы сможете стать богатым человеком. Я вам гарантирую.

— А я не собираюсь класть народные деньги в собственный карман.

— Однако стоит ли отказываться?

— Бизнес любит подумать, — ответил Иван словами же англичанина.

Ну вот, закончился ещё один допрос. Допрос, подслащённый чаем. Иван вернулся в каюту с зелёными диванами. Серьёзное испытание выпало на его долю — испытание на совесть, на честность, на преданность товарищам и революционному долгу. На карту ставилась жизнь.

В иллюминатор было видно, как так же мерно прохаживался английский матрос, всё в той же застывшей позе стоял у орудия часовой, всё так же дежурили у трапа двое.

Теперь Иван точно знал: они зорко следят за ним, потому что он нужен англичанам живой и невредимый. Потому что без него, без Ивана, становятся пустыми бумажками те самые заманчивые мандаты, по которым можно законно распоряжаться всем движимым и недвижимым имуществом, отправлять суда, подписывать официальные бумаги и получать в банке деньги.

А Иван без доверенности — просто русский пленный, которого ничего не стоит расстрелять.

Доверенность без самого Ивана — пустая бумажка.

«И поэтому ты должен, должен уйти, — сказал сам себе Иван. — Не для того ты бил своих капиталистов, чтобы сделаться английским капиталистом. Должен удрать! Это только кажется, что удрать совсем невозможно».

Иван на всякий случай подошёл к иллюминатору. Попробовал — открывается. Посмотрел — до стенки причала не так уж далеко.

…Когда утром в каюту с плюшевыми диванами вошли офицеры, они застали её пустой. «Мистера Сорокина» нигде не было.

«Сочинитель» туфелек

Дмитрия вызвал из деревни старший брат Иван. Прислал ему письмо:

«Дорогой Митюша! Приезжай в Ленинград. Дела у нас разворачиваются невиданные. Перестраиваем фабрику в обувной гигант. Собираемся обувать миллионы людей в самые красивые башмаки. Но пока шьём одни «парусинки». Нужны нам молодые мастера — те, которые бы взялись делать обувку поинтересней.

Надо бы продолжить нашу семейную сапожную династию. Полутовых тут уже собралось немало. Вслед за Герасимовыми племянниками — Фёдором и Александром — пошли в сапожники их сыновья: Григорий, Вениамин и Георгий. А мы с нашей сорокинской стороны будем преумножать обувных мастеров. Согласен?

Ждём тебя. Жить будешь с нами — места хватит.

Кланяется тебе твой брат Иван».

Дмитрий не раздумывая приехал.

Начал он, как и все его родственники — Полутовы и Сорокины, — с самого простого. Его определили в каблучный цех, обучили несложной работе — прибивать на машине каблуки. Подставляй в неё ботинок да нажимай ногой педаль. Вот и вся премудрость!