Красное и черное - [54]

Слѣпой, однако, не далъ мнѣ продолжать вопросы. Ему хотѣлось поговорить на общія темы. «Что дѣлается на свѣтѣ? — приставалъ онъ, — скоро ли?.. И какъ другіе люди рѣшили дѣйствовать?.. Хотя на колѣнкахъ дополземъ до учредительнаго собранія. — сказалъ онъ въ заключеніе, — все равно отстать нельзя».

— А у васъ что дѣлается? — спрашивалъ я въ свою очередь.

— У насъ въ родѣ японской войны… — Слѣпой махнулъ рукой. — Покоряютъ насъ подъ нози супостатовъ. Ходу никакого нѣтъ. Кто ворохнется — бьютъ, въ холодную сажаютъ. Тутъ самые смиренные стали ожесточаться… Вонъ поѣдете по дорогѣ, заѣзжайте въ Крамаевку. Покоренное село…

II.

Въ усадьбѣ

Было десять часовъ вечера. Мы проѣхали верстъ сорокъ, но до «Покореннаго» села осталось еще тридцать. Ночь была лунная, погожая, но въ почтовой телѣжкѣ трясло немилосердно. Я запросилъ пардону и сталъ заговаривать о ночлегѣ.

— Если хотите, заѣдемъ къ Челищеву, — предложилъ мнѣ Чепурной, — его имѣніе близко.

Я встрѣчалъ Челищева въ городѣ на земскомъ собраніи; это былъ очень милый и либеральный землевладѣлецъ. Меня заинтересовало послѣ крестьянской избы заглянуть въ дворянскую усадьбу.

Мы свернули съ дороги и поѣхали узкимъ проселкомъ. Тотчасъ же показались перелѣски, указывавшіе на близость рѣки. Мы проѣхали греблю и мостъ и выѣхали вверхъ по довольно крутому подъему. Усадьба Челищева стояла на высокомъ берегу, надъ самой Медвѣдицей. Даже ночью можно было различить, что отсюда открывается великолѣпный видъ на зарѣчную степь. Прежніе помѣщики вообще умѣли выбирать мѣста для своего поселенія. Въ невѣрномъ лунномъ свѣтѣ широкая равнина какъ-будто переливалась тонкими и призрачными волнами. Поближе выступала темная полоса прирѣчнаго лѣса, и гдѣ-то далеко въ сторонѣ поблескивала свѣтлая черточка воды, — Богъ вѣсть, степное ли озеро, или неожиданный зигзагъ той же извилистой Медвѣдицы. Внизу подъ усадьбой дремало большое село, крытое соломой и зарывшееся въ темный и длинный оврагъ.

Окна господскаго дома были ярко освѣщены. Мы поднялись на веранду и постучали въ дверь, но намъ отворили не сразу. За дверью слышалось какое-то движеніе, раздавались поспѣшные шаги, передвигались стулья.

— Кто тамъ? — наконецъ, спросилъ неувѣренный голосъ. — Что нужно?

— Какого бѣса? — съ удивленіемъ сказалъ Чепурной. — Развѣ мы — разбойники?

Дверь, наконецъ, пріотворилась, и въ промежуткѣ показались двѣ мужскія головы и одна женская. Выраженіе у всѣхъ было довольно опрокинутое. Узнавъ насъ, хозяинъ принужденно засмѣялся и спряталъ въ карманъ какой-то блестящій предметъ.

— Какъ поживаете? — спросилъ Чепурной, внося свой чемоданчикъ.

— Пожаръ у насъ былъ, — сказалъ Челищевъ, — третьяго дня. Амбаръ сгорѣлъ и стогъ сѣна.

— А это — мой братъ, — прибавилъ онъ, указывая на толстаго старика, стоявшаго рядомъ, — изъ Закрайскаго уѣзда. Только-что пріѣхалъ предъ вами, часа два. У нихъ тоже пожаръ былъ, рига сгорѣла и соломы скирда…

У чайнаго стола сидѣло нѣсколько дамъ различнаго возраста.

— Скажите пожалуйста, — обратилась ко мнѣ жена второго Челищева, — вы все ѣздите… Что будетъ съ нами? Пожгутъ насъ или къ тому же побьютъ?

У нея было красивое породистое лицо, пышные волосы, чуть подернутые просѣдью. Лобъ и щеки были совсѣмъ молодые, безъ морщинъ, съ нѣжнымъ румянцемъ. Маленькія, тонко очерченныя ноздри нервно трепетали. Несмотря на сумятицу внезапнаго путешествія она была въ изящномъ дорожномъ туалетѣ съ большой соломенной шляпой и темными шведскими перчатками. По лицу ея можно было съ увѣренностью заключить, что жизнь ея протекла, не омраченная ни однимъ облачкомъ, и эти неожиданные пожары были для нея первой серьезной тревогой.

— Что будетъ съ нами? — повторила madame Челищева и даже привстала съ мѣста.

Эти люди бѣжали съ пожара, отъ нихъ еще пахло горѣлымъ. Они заговаривали съ незнакомыми со странной непринужденностью, какая является во время внезапныхъ катастрофъ.

— Другъ-друга будемъ убивать, — сказалъ второй Челищевъ, тяжело отдуваясь, — вотъ что будетъ.

— Какъ это? — подхватила его жена. — То-есть я и Анна Павловна будемъ другъ-друга убивать? За что же? — Она слегка улыбнулась хозяйкѣ, сидѣвшей напротивъ за самоваромъ.

— Никогда я не повѣрю, — воскликнула она опять, — чтобы въ нашемъ селѣ Первушинѣ наши собственные крестьяне, которые насъ съ дѣтства знаютъ, вдругъ пришли на насъ съ вилами и топорами. За что? Какое зло мы имъ сдѣлали?

— Луга у меня испольные, — мрачно сообщилъ первый Челищевъ, — ихъ косятъ исполу, такъ сей годъ крестьяне свою часть сейчасъ свезли. Потому, говорятъ, тебя будутъ жечь, грабить. Люди выходили изъ лѣсу, сказывали.

— Какіе люди, — быстро спросила madame Челищева, — агитаторы, студенты?

— Какіе тамъ студенты, — неохотно проворчалъ хозяинъ, — сами выдумываютъ.

— У меня двойная бѣда, — обратился, онъ къ Чепурному, — батраки забастовали. Вы знаете сами, содержаніе у меня лучше, чѣмъ у всѣхъ сосѣдей, ну и плата, какая обыкновенно, а они просятъ прибавки пятнадцать рублей на кругъ, и отдѣльныя квартиры, и еще съ резонами: — «Вы сами говорили, что нужно уважать человѣчество. Какое же человѣчество, чтобы семейные и холостые вмѣстѣ жили?..»