Красная волчица - [8]

— Совсем худая кровь стала в роде Делаки, — пояснила Ятока. — Ребятишки плохие. Помирают много. Жениться будем — совсем кончать род будем. Ребятишек не будет. Кто род продолжать будет?

Только сейчас Поморов обратил внимание, что эвенки щуплые, низкорослые. А лица, даже у молодежи, какие-то старческие. Кровосмешение, видимо, достигло предела. Ятока, должно быть, поняла это инстинктом, а может, это было завещанием хитрого и умного отца ее.

Все смотрели на Поморова, что он ответит Ятоке. Он — учитель русских, он, как шаман, все знает.

— Правильно говорит Ятока, — сказал Поморов.

Все одобрительно закивали.

Поморов выждал минуту.

— Но дети умирают еще и оттого, что в чумах грязно. Тут любая зараза может появиться. Рядом озеро, а люди не моются. Неплохо было бы иметь вам на каждом стойбище баню.

Согдямо затряс седой головой.

— Худо баня. Я с Захаркой Вороновым-Медвежатником ходил, чуть не пропал.

— Тогда в речке мыться надо.

— Будем, учитель, — решительно заявила Ятока. — Все стирать будем.

— Вот и хорошо. А теперь вот еще что. Надо ребят в школу послать. В городе Карске открылся интернат. Нам дали пять мест. На будущий год обещают всех принять. Надо решить, кого послать нынче.

— Пошто посылать, — запротестовал Согдямо. — Кайнача хорошо учит. Пальмой зверя колоть учит, белку следить. Хорошо учит.

— Это не то. В школе они научатся читать книги, будут много знать. Потом станут докторами, учителями. Понятно?

— Все понятно, — ответил Согдямо, — ребятишек хорошо надо учить сохатого следить, ловушки ставить, много мяса добывать.

Поморов усмехнулся.

— Не поймем друг друга. Приходите завтра в деревню, там еще поговорим.

— Хорошо, учитель, — ответила Ятока. — Все придем.

Ятока перебирала чернику. Возьмет в пригоршню и пустит по берестяному листу. Ягоды катятся в туес, а листочки, хвоя остаются на бересте. «Придет Вася, угощать буду, — думала Ятока. — Надо еще клюквы набрать. Настой из нее шибко хорошо пить в жару».

С улицы донеслись выкрики, шум. Ятока вышла. У чума Урукчи стоял пастух Кучум, сын старика Согдямо, Перед ним, точно рябчик на току, подпрыгивал Урукча. Рядом с длинным Кучумом он казался совсем маленьким.

— Лентяй поганый! — выкрикивал Урукча. — Совсем забыл, за что тебя хозяин кормит. Я научу тебя работать!

Урукча схватил ременный аркан и хлестнул по лицу Кучума. Из носа пастуха на редкие моржовые усы брызнула кровь. Кучум качнулся, сжал кулаки, казалось, еще миг — и этот великан швырнет от себя тщедушного Урукчу. Но пастух вытер кровь залатанным рукавом рубахи и продолжал стоять.

— Тухлая ворона, — не унимался Урукча.

Подошла Ятока.

— За что бьешь Кучума?

— Негодный пастух. Оленей проспал. Пять телят медведь задрал. Совсем разорит меня. У-у-у, длинный пень! — Урукча замахнулся на Кучума.

— Брось! Аркан брось! — приказала Ятока. — Еще ударишь Кучума — на твоих оленей волков напущу, а в твой чум болезнь пошлю.

Аркан выпал из рук Урукчи. В маленьких глазках отразился испуг.

— Великая шаманка Ятока… Возьми себе сколько надо оленей. Но не посылай беды…

Ятока отвернулась. Охотники стояли у своих чумов с угрюмыми лицами. Столько, затаенной, ненависти было в каждом взгляде, что Ятоке стало не по себе. Будто не Урукча, а она била Кучума.

«Зачем, Делаки, ты разрешаешь злым людям обижать простых пастухов? — думала Ятока. — Или ты не видел, как Урукча бил Кучума? Пошто, Тангара — небесный владыка, ты рано взял мать к себе? Теперь я совсем одна: Кто научит меня жизни?»

Ятока спустилась к озеру и села на берегу под густой сосной. Ярко светило солнце, ветерок играл листвою. Было жарко, но Ятоку знобило.

Подошел старик Согдямо, сел рядом. Высохшими руками набил трубку табаком и раскурил ее. Ветер шевелил его белые длинные волосы и белую редкую бороду.

— Спасибо тебе, Ятока, за сына. Не позволила Урукче позорить его перед народом.

— Скажи, ама′ка[11], пошто мой отец был как дикий зверь? Пошто Урукча не жалеет людей?

Согдямо долго смотрел на скалу, которая стояла на той стороне озера.

— Ты тоже взлетела из того гнезда. Но твое сердце еще чистое, как вода в роднике, и душа добрая, как слова нежной матери, — неторопливо заговорил Согдямо. — Но придет время и богатство источит твое сердце, как ветер вот эту скалу. И оно станет холоднее, чем камень в лютые морозы. И тогда ты перестанешь понимать бедного человека. Тебе отец оставил много оленей, но на них кровь твоей матери.

— Как так? — испуганно спросила Ятока.

Согдямо выпустил клуб дыма.

— Твой отец имел десять раз по сто оленей, а потом еще раз по столько же. Но еще больше надо было. Тогда он решил жениться на дочери шамана с Холодной реки. Шаман за дочерью давал пять раз по сто оленей.

Мать тебя была из знатного рода. Не любила она Мотыкана. Решила уйти от него и забрать своих оленей. Тогда Мотыкан избил ее. И она умерла на третий день.

Это Ятока помнила. Ей было тогда пять зим. Всю весну их род кочевал по тайге, и, когда наполнились водой реки, они остановились у Большого гольца. Каждый день охотники уходили к снежной вершине и приносили оттуда мясо и шкуры.

Однажды отец Ятоки уехал к пастухам в оленье стадо. И тогда мать рано утром поймала ездовых оленей и стала их вьючить. Они собирались к дедушке, в род старого Ворона. Ятока вспомнила, что оставила игрушки у ручья, и побежала за ними. Сняла с елочки разноцветные лоскутики, связки косточек. В это время от стойбища донеслись крики. Ятока бросилась назад… Еще издали она увидела отца: он ходил возле оленей и сбрасывал вьюки вместе с седлами. Мать, схватившись за живот, корчилась у входа в чум.