— От них невозможно скрыть ничего.
Последнее слово Льюис произнес раздельно и по слогам, чтобы донести до капитана важность полученной из центра информации.
— То есть? — удивился старший помощник Эванс. — Они что, мысли читают, эти машины?
— Они набиты всевозможными комбинациями нейронов в нашем мозгу, по простому сочетанию могут определить, думает человек о побеге или готов сдаться, любит, ненавидит, и так далее.
— Хорошо подготовились, сволочи, — буркнул Грег. — Это же сколько веков они убили на такой анализ?
— Никто не знает, — пожал плечами Люк. — Но готовились хорошо. Словами их не обмануть, да они и не способны услышать. Они видят только работу мозга, он для них открытая книга.
— И что нам делать?
— Откуда я знаю? — капитан начал раздражаться, армада машин в обзорном стекле стала немного ближе, чем была до этого, и уже отчетливо просматривался флагманский корабль — серый, страшный, без единого иллюминатора. — Все равно нужно попробовать переговоры.
— Плохая идея, — буркнул Эванс. — Они увидят наши мысли не допустить их в галактику и парламентера с кашей съедят.
— Они не едят, — машинально поправил его Льюис. — Они поглощают и ассимилируют. Пополняют базу данных.
— Мерзость, — поежился Никита. — А нельзя их торпедировать?
— Чем? — саркастично вопросил бортстрелок. — Нашими пулялками для метеоритов?
— Да, действительно, — пробормотал капитан, барабаня пальцами по подлокотнику. — Но что-то сделать надо однозначно. В каком-то смысле они разумны… К тому же у нас приказ. Кто за попытку переговоров?
Экипаж поднял руки.
— Кто готов принять на себя эту обязанность?
Руки опустились все, кроме одной. Эта одна принадлежала помощнику кока Давиду Снейдеру, второй рукой он увлеченно писал что-то в блокноте. Руку он забыл опустить по своей вечной рассеянности и привычке не слушать начальство, но сейчас это сыграло с ним плохую шутку.
— Снейдер, — растерянно сказал капитан. — Вы уверены?
Давид вскинул глаза, оглядел притихшую команду и заметно струхнул.
— Уверен.
Капитан и старший помощник переглянулись.
— Ну, — протянул старпом, — тогда что? Готовим борт?
— Готовьте, — распорядился капитан. — Снейдер, одеваться для выхода наружу.
Давид сунул блокнот в карман и, проходя мимо бледного как смерть кока, одними губами спросил:
— А меня куда?
— Да так, — промямлил кок, — посмотришь на корабль поближе и запишешь.
Давид удовлетворенно кивнул и почти бегом направился за скафандром.
— Нехорошо как-то, — зачем-то сказал вслух Льюис. — Он один у матери.
— У всех матери, — неожиданно рявкнул капитан. — Никто его за руку не тянул. Не маленький!
Давид сначала рассмотрел флагманский корабль, потом остальные, потом зевнул и отхлебнул клюквенный морс из трубочки в шлеме — вкусно. Записать? А что тут записывать? Он достал блокнот, который всегда носил с собой и открыл начатую страницу, исписанную в столбик и сплошь зачеркнутую.
О том, что он пишет стихи, знал только кок, который гонял его в хвост и в гриву, когда заставал за маранием бумаги. Кок был другом его покойного отца и в некотором смысле считал себя обязанным дать мальчишке нормальную специальность и отвлечь от вредных привычек. Поэтому сейчас Давид с удовольствием погрузился в свою родную стихию сложения слов и не увидел, как серый флагманский корабль отделился от армады и занял весь иллюминатор, плечом к которому прислонился Давид.
<center>***</center>
— Поясните комиссии, Снейдер, какие ваши действия заставили флагманский корабль развернуться и увести армаду от границ галактики?
— Я не знаю, — пересохший язык отказывался повиноваться и слова вышли невразумительным писком. — Я ничего не делал.
— Может быть, вы подали ему какую-то мысленную команду? — не унимался председатель. — В тот момент, когда они сканировали ваш мозг?
— Я не думал про него, — признался Давид. — Я отвлекся.
— На что?
Давид покраснел.
— Я… думал о другом.
— О чем именно?
Давид мучительно обвел взглядом комиссию, но не нашел ни в одном лице сочувствия, только холодный интерес.
— Стихи сочинял, — еле слышно ответил он.
— Стихи? — привстал в своем кресле бородатый профессор, и в его голосе прозвучало любопытство, а не презрение. — Стихи?
— Я просто…
— Нет, подождите, — перебил его бородатый. — Можно увидеть ваше стихотворение?
Давид мотнул головой.
— Оно мне не удалось. Его не существует, только в моей голове.
— А о чем оно должно было быть? — вдруг вкрадчиво спросил другой человек, сидевший с краю от основного ряда комиссии. — В двух словах? Любовь, ненависть? Может быть, тоска по дому?
Давид немного приободрился искренним расположением в его лице и развернулся к нему.
— Нет. Мне хотелось записать такое чувство, ну вы знаете, это когда просыпаешься в кровати, но ещё глаза не открыл, и не понимаешь, головой в какую сторону ты лежишь, и представляешь, что к стенке лицом, а глаза открываешь, и оказывается, что ты лежишь лицом в комнату, и вот этот поворот в пространстве, когда тело неподвижно, а в ощущении…
Он замолк, боясь дружного хохота, но никто не смеялся, и даже спрашивающий смотрел перед собой невидящим взглядом. Остальные положили ручки и растерянно переглядывались.
