Краденый город - [40]
Дышали уже спокойно.
И тут Бублик унюхал сверток на полу. Обернулся. Цапнул плитку.
– Кыш, пошел! – махнула на него Таня.
Стала собирать плитки, обернула их газетой.
– Погоди, Таня.
– Чего?
– Он их чуть не съел.
– Не съел же!
– Я не об этом.
Шурка отогнул газетный лист у нее в руках, отломил от желтоватой плитки уголок. Бублик смотрел умильно. И Шурка бросил.
Бублик только клацнул челюстями. Наклонил голову, захрустел добычей.
Шурка принялся осмыслять факт. Мысли ворочались устало.
– Это что же, клей можно есть?
– Шурка, дурак ты несчастный, – вздохнула Таня.
– Сама дура.
– Ты же ему клей скормил.
– И что?
– А то, что теперь Бублик склеится изнутри.
Оба помолчали, представляя это. Бублик смотрел на них, чуть наклонив морду.
Таня захохотала. И Шурка вслед за ней.
– Склеится!
– Если он склеится… Ха-ха-ха… Его больше не надо будет выводить…
– …В уборную, – сквозь смех пропищала Таня.
– И лаять он…
– Ой, не могу! – утирала глаза Таня.
– Ха-ха-ха! – Шурка повалился на бок. – Лопну сейчас… Склеился, Бублик?
– Прекрати! – хохотала Таня.
Бублик каким-то образом понял, что смеются над ним. И обиделся – не полез целоваться, хотя обычно целовал всех, кто наклонял лицо. Таня и Шурка от смеха всхлипывали уже на полу. И не сразу услышали, что в дверь звонят. Только когда Бублик залаял, оба умолкли.
Лаял Бублик странно. Как будто кто-то ногой давил на резиновую грушу.
– Гр-ха… гр-ха…
Кашель какой-то, а не лай.
– Склеился, – гробовым голосом проговорил Шурка.
Оба опять прыснули, захрюкали. Тренькнул звонок.
Таня с распаренным от смеха лицом поднялась, отперла дверь. Она все еще улыбалась. Шурка тоже подошел.
– Гр-ха…
– Пошел вон, Бублик, – отодвинула его ногой Таня.
На площадке стоял какой-то мужчина. Лицо желтовато маячило в полутьме. Он тяжело отдувался (видно, и ему лестница далась нелегко) и не сразу выговорил:
– Девочка, у вас тут кошелек не теряли?
Морда Бублика сунулась меж трех пар ног. Бублик обнюхал брючину незнакомца. Лаять перестал.
– Я теряла, – пролепетала Таня. Кашлянула. – Я теряла!
Она не могла поверить своим глазам. Незнакомец в руках (они были похожи на две цапки) держал ее кошелечек!
– А ты не обманываешь? – спохватился незнакомец, и цапки сжались.
– Честное слово!
– Тогда скажи, что там было.
– Карточки! Хлебные! – влез Шурка.
А Таня почему-то держалась за косяк и справа, и слева, будто не пускала.
Незнакомец смутился.
– Верно, верно, – забормотал он. – Я это… Ты, Мурочка, не думай! Я вовсе не такой уж хороший. Я бы и карточки ваши себе взял! – писклявым голосом крикнул он. – Кто ж это от куска хлеба лишнего откажется. Да это ж и куском нельзя назвать…
Почему он Таню Мурочкой назвал? – удивился Шурка. – Неужели ошибка? Неужели сейчас незнакомец повернется и уйдет? С карточками?..
Незнакомец и впрямь что-то напутал, потому что крикнул:
– Но гляжу, папу-то у них, может, убили. Как же я у сирот-то корку хлеба заберу?.. Ты знай! Я не такой! Я всякий, но не такой! У сирот нельзя!.. – Он будто продолжал какой-то давний разговор с самим собой. В уголках губ собралась слюна: – А там как раз эта ленточка с вашим адресом…
– Какого папу? – попробовал остановить его Шурка.
– Какая ленточка? – не поняла Таня.
И незнакомец, как дрозд червяка, вытянул из кошелечка голубую мишкину ленточку.
– С адресом вашим. Миллионная. Номер дома, квартиры… Я решил: не так далеко, снесу. Отдам. Ты ведь Мурочка? Девочка, ты Мурочка?
– Какого папу?! – толкнулся Шурка. Но Таня крепко преграждала дорогу, у нее даже пальцы побелели.
– Миллионная? Вы сказали, Миллионная?! – ее голос прервался.
– До свидания, Мурочка… Мальчик… Собачка… – кивал незнакомец, видимо, сам не очень соображая, что бормочет. Пошаркал к лестнице.
– Спасибо!
– Стойте! Погодите! Что вы знаете про папу? – крикнул Шурка.
Но Таня так бахнула дверью, что незнакомца там, на лестнице, наверное, сдуло воздушной волной.
– Что значит – папу убили? Таня, откуда он это взял? Его надо догнать! Расспросить! Вытрясти все!
Но тема почему-то оставила Таню равнодушной. Сестра стояла, скрестив руки на груди, в одном кулаке – ленточка, в другом – кошелечек. Взгляд у нее был ледяным.
– А ну, Шурка, выкладывай все, – отчеканила она.
– Я-то при чем? Спятила?
Таня рывком поднесла к его носу ленточку.
– А при том, что это ленточка поганого мишки. На ней его поганый адрес. И оказывается, в той же самой квартире почему-то теперь живем мы! – Таня сделала кровожадную паузу. – А мишку этого стащил и приволок нам не кто иной, как ты!
Последнее слово ударило Шурку по голове. Он сжался.
– Теперь, Шурка, рассказывай мне все!
Шурка смотрел в ее серые глаза. На веснушки. На расстегнутое пальто.
– Почему вы молчите? Вы тут? – позвал из комнаты Бобкин голос.
– Выкладывай! Ну.
У Тани было крайне решительное лицо; даже тазы на стене поблескивали будто щиты.
– Бежим за ним. Он же про папу знает!
– Ничего он не знает.
– Он сказал!
– Он сумасшедший. Сам видел, у него слюни изо рта бегут. И не юли. Кто тебе мишку дал? И почему? – последние слова она произнесла совсем угрожающе.
– Ты же сама сказала, он сумасшедший.
– Шурка!
– Не изображай из себя тетю Веру.
Таня убрала руки.
– Ты прав, – как-то слишком легко отстала она. Подозрительно легко. И подозрения оправдались: – Все тете Вере расскажу.
Детство Шурки и Тани пришлось на эпоху сталинского террора, военные и послевоенные годы. Об этих темных временах в истории нашей страны рассказывает роман-сказка «Дети ворона» — первая из пяти «Ленинградских сказок» Юлии Яковлевой.Почему-то ночью уехал в командировку папа, а через несколько дней бесследно исчезли мама и младший братишка, и Шурка с Таней остались одни. «Ворон унес» — шепчут все вокруг. Но что это за Ворон и кто укажет к нему дорогу? Границу между городом Ворона и обычным городом перейти легче легкого — но только в один конец.
Ленинград, 1930 год. Уже на полную силу работает машина террора, уже заключенные инженеры спроектировали Большой дом, куда совсем скоро переедет питерское ОГПУ-НКВД. Уже вовсю идут чистки – в Смольном и в Публичке, на Путиловском заводе и в Эрмитаже.Но рядом с большим государственным злом по-прежнему существуют маленькие преступления: советские граждане не перестают воровать, ревновать и убивать даже в тени строящегося Большого дома. Связать рациональное с иррациональным, перевести липкий ужас на язык старого доброго милицейского протокола – по силам ли такая задача самому обычному следователю угрозыска?
Страна Советов живет все лучше, все веселее – хотя бы в образах пропаганды. Снимается первая советская комедия. Пишутся бравурные марши, ставятся жизнеутверждающие оперетты. А в Ленинграде тем временем убита актриса. Преступление ли это на почве страсти? Или связано с похищенными драгоценностями? Или причина кроется в тайнах, которые сильные нового советского мира предпочли бы похоронить навсегда? Следователю угрозыска Василию Зайцеву предстоит взглянуть за кулисы прошлого.
На дворе 1931 год. Будущие красные маршалы и недобитые коннозаводчики царской России занимаются улучшением орловской породы рысаков. Селекцией в крупном масштабе занято и государство — насилием и голодом, показательными процессами и ловлей диверсантов улучшается советская порода людей. Следователь Зайцев берется за дело о гибели лошадей. Но уже не так важно, как он найдет преступника, самое главное — кого за время расследования он сумеет вытолкнуть из‑под копыт страшного красного коня…
Вырвавшиеся из блокадного Ленинграда Шурка, Бобка и Таня снова разлучены, но живы и точно знают это — они уже научились чувствовать, как бьются сердца близких за сотни километров от них. Война же в слепом своем безумии не щадит никого: ни взрослых, ни маленьких, ни тех, кто на передовой, ни тех, кто за Уралом, ни кошек, ни лошадей, ни деревья, ни птиц. С этой глупой войной все ужасно запуталось, и теперь, чтобы ее прогнать, пора браться за самое действенное оружие — раз люди и бомбы могут так мало, самое время пустить сказочный заговор.
Что мы знаем о балете? Огни рампы, балетные пачки, пуанты, легкость, воздушность, красота… Юлия Яковлева покажет нам балет (да не просто балет, а балет в Большом) таким, какой он за кулисами. Тяжелый труд, пот, мозоли, интриги. Но все это здесь не главное. Все это только вплетено в еще более интересную интригу. О том, как связан балет «Сапфиры» с африканскими алмазами, которые добывают для русского олигарха на африканских рудниках под охраной ЧВК, узнать удастся только потому, что в здание Большого театра войдут женщина с ребенком, а выйти удастся только ребенку.
Рассказы о маленькой Натке: "Пять минут", "Про голубой таз, терку и иголку с ниткой" и "Когда пора спать…".
Повесть австралийской писательницы Нэн Чонси рассказывает историю мальчика по прозвищу Бадж (Барсук), живущего вместе со своей семьёй на уединённой ферме в глубине острова Тасмания. Всё, что кажется читателю загадочным и удивительным, для Баджа - обычная жизнь. Он знает о таких вещах, которые и не снились городским мальчишкам, и гордится тем, что их долина - белое пятно на карте. Но и ему однажды удастся встретиться с неизведанным, причём встреча эта произойдёт не в дальних краях, а в родной долине...Рисунки Григория Филипповского.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Ленинград освобожден, Шурка и Бобка вернулись из эвакуации, дядя Яша с немой девочкой Сарой – с фронта. И вроде бы можно снова жить: ходить в школу, работать, восстанавливать семью и город, – но не получается. Будто что-то важное сломалось – и в городе, и в людях: дядя Яша вдруг стал как другие взрослые, Сара накрепко закрылась в своей немоте, а бедному Бобке все время смешно – по поводу и без… Шурка понимает, что нужно во что бы то ни стало вернуть Таню, пусть даже с помощью Короля игрушек, – но какую цену он готов за это заплатить? «Волчье небо» – четвертая из пяти книг цикла «Ленинградские сказки».