Козлиная песнь - [69]

После неудачи с рясой ты попросил меня сшить для тебя повязку на правый глаз. Я не стала возражать, потому что уже раньше заметила, что левый глаз стал у тебя чуть меньше. Веко ослабло, и глаз принял тусклое и усталое выражение, хотя правый глаз все еще смотрел на мир бодро. Я соорудила для тебя черную повязку. На какое-то время это помогло, после того, как твой здоровый глаз пробыл несколько часов закрытым, грустный глаз вновь обрел былую ясность. Но успех оказался временным, через несколько дней снова пришлось надеть повязку, и в конце концов уже у обоих глаз кожа грустно обвисла вниз.

— Может быть, ты сделаешь для меня вторую повязку?

Я отказалась.

После этого все покатилось очень быстро. Однажды я воодушевленная, вернулась домой после музея. У входной двери я уловила какой-то почти забытый запах. Он был не настолько силен, чтобы я забеспокоилась, но чем выше я поднималась по лестнице, тем подозрительнее он мне казался. В гостиной на втором этаже ничего особенного не было, в спальне и в кухни тоже. Глубоко вдыхая воздух и раздувая ноздри как можно шире, я поднялась на третий этаж, чтобы и там осмотреть все комнаты. И тут ничего, но запах стал сильнее, он явно шел сверху, с чердака. полностью обшитого деревом. Пыхтя носом как ненормальная, я взбежала вверх.

Ты сидел на коленях в углу. Твоя одежда горкой лежала у тебя за спиной.

— Идиот, ты что делаешь, — закричала я, едва переводя дух. Я раздраженно подбежала к тебе и потрясла за голое плечо. — Что ты тут делаешь!

Ты ничего не ответил. Да я и сама уже все поняла. В огромной консервной банке, почти бочонке, пылал огонь. Банка стояла на подставке из кирпичей. Сбоку, чуть выше нижнего донышка, ты проделал прямоугольное отверстие. Где-то сзади была еще и круглая дырка, куда ты вставил печную трубу с коленом, выставленным в чердачное окно.

Чтобы соорудить эту простейшую печку, годную для разведения такого мощного пламени, надо было трудиться много часов. Дверца у печки отсутствовала, за неимением кочерги ты мешал в огне отверткой. В домах, где мы селились, нам запрещалось проделывать даже мельчайшие дырочки в стенах или в полу, но сейчас я была рада, что ты вбил в пол гвозди, чтобы укрепить конструкцию растяжками из металлическом проволоки. Время от времени из квадратного отверстия в передней части печки выскакивала искра. Если она гасла не сразу, ты засыпал ее песком. Надо сказать, на чердаке практически не было дыма.

— Как профессионально ты топишь, — сказала я и услышала в собственном голосе ироническую нотку. В последнее время такое случалось со мной довольно часто, хотя больше всего на свете я хотела бы, чтобы все опять стало хорошо.

Ты ответил мне: тихонько заблеял мелодию «I once had a girl, or should I say, she once had me», продолжая подбрасывать в огонь что-то, что ты брал из стоящего рядом ящика. Чтобы узнать, чем ты топишь, я тоже сунула руку в ящик. Это были брикеты из газет, которые ты намочил, а потом сжал в плотные кубики. В оранжевом свете я прочитала несколько слов: это была последняя порция принесенных тобой газет.

— Ну зачем же, Йойо…

За два дня до начала Большого Сидения я была в полном отчаянии, казалось, остается только один выход. Я давно уже об этом размышляла, но перешла к решительным действиям в солнечный день поздней осени, когда ты сидел такой грустный, что я не удержалась, положила руку тебе на плечо и наклонилась, чтобы укусить тебя за краешек уха.

— Ты что, не радуешься жизни? — нежно прошептала я.

— Какая чушь, не радуюсь жизни! — ответил ты так пылко, как давно уже не разговаривал. — У меня вообще нет жизни!

Я немедленно бросилась в бой. Я сегодня же устрою так, что ты будешь радоваться жизни, и сегодня, и завтра, и послезавтра. На почте я отыскала по телефонной книге номер фермы в городском лесопарке, о которой ты читал в газете. Я позвонила ее хозяину, и тот сказал, что все в порядке и чтобы я приехала на следующий же день. Ночью я не могла заснуть. Поскольку тебе я соврала, что собираюсь весь день ходить по выставкам, я не могла уйти из дому раньше полдесятого — а то наверняка бы убежала уже в семь. Я взяла с собой полиэтиленовый мешочек с хлебом и двумя кожаными ремнями, продававшимися в моем магазине.

Поехала на автобусе. Последние несколько сот метров надо было идти пешком. Стрелки и таблички указывали путь к цели моей поездки, я шла вприпрыжку по широким гравийным дорожкам. Ферма представляла собой большой деревянный сарай с крышей из гофрированного шифера. В правой части хозяин устроил магазин, где продавался сыр. На террасе из тротуарной плитки молодые отцы и матери пили за столиками молоко и ели мороженое, в то время как дети лазали по сломанному трактору, с визгом качались на качелях и забирались по лесенке в огромную бочку, внутри которой была устроена песочная куча. Тут же бегали четвероногие малыши нескольких месяцев от роду, жадно открывавшие рот, когда рядом с их мордами появлялась соска: сообразительный хозяин фермы додумался давать напрокат детские рожки с молоком по тарифу гульден за штуку.

Я присела на одну из скамеек для пикника на террасе, чтобы опомниться от увиденного. После возвращения из Франции я действительно не встречала ни одной нэнни, зато я отлично помнила, какой отчаянной бандой — «gang» называл нас Питер — мы все, во главе с Эмили, носились по окрестностям нашей деревни. Мы рыскали в поисках пищи по лесам, а когда, насытившись, выходили на открытое место, то наградой нам служил величественный пейзаж. Разумеется, для горожан поездка на эту ферму уже была приключением, автомат для жевательной резинки выдавал им за двадцать пять центов горсть корма для нэнни, здесь можно было увидеть в действии механическую доилку, которая, как я подсмотрела через открытую дверь стойла, так и сияла хромированными деталями. Но я была уверена, что содержащиеся здесь животные нашим девочкам в подметки не годились.