Котдог - [28]

– Они – Лоранты. – Он старался говорить короткими и ясными фразами, как разговаривают с совсем маленькими. – Они всё могут. Все знают. Они на орбите живут. Как ты до них доберешься?

– А! – Она расплылась в счастливой улыбке, закивала радостно. – Так это же совсем просто! По Лестнице-в-Небо! Они же ее спустили.

Ксант зашипел.

В ее словах была логика. Конечно, это логика бреда и кошмарного сна, но все-таки – логика. Попробуй оспорь.

– Да ты не бойся! – По-своему поняла она его нежелание. – Мы же там уже были, чего бояться-то? Совсем маленькими были – и то с нами ничего не случилось, живы остались. Так что и сейчас все будет в полном порядке!

Лучше бы не напоминала.

Ксант содрогнулся, вспомнив, как рвалась из груди наружу черная бабочка с бритвенно-острыми лезвиями на кончиках крыльев, судорожными взмахами превращая внутренности в кровавое месиво.

– Ну, уж нет. Я в этом не участвую.

– Почему? – Она растерялась. – Ты что – обиделся, да? Извини!

И матери поверили этой дуре?..

О, Лоранты, пути ваши воистину неисповедимы…

– Они – Лоранты, милая. И я не хочу их злить. И хочу быть как можно дальше от того – или той, на кого обрушится их гнев.

Ее глаза раскрылись так широко, что стали чуть ли не вертикальными. Точно так же, как и рот.

– Думаешь, они разгневаются? Но почему? Я ведь тоже совсем не хочу их злить! Хочу только спросить, для чего им вдруг так понадобились наши дети. И именно наши! Только спросить. За что тут злиться?

Бесполезно.

Ей не объяснить. Она искренне не в состоянии понять, как можно обидеться на придурка, который незваным припрется в твое жилище и с наглой мордой начнет задавать вопросы. Она бы, наверное, такому придурку действительно просто все объяснила. С радостной улыбкой и очень собою довольная. Ей не понять, что среди орбитожителей может и не оказаться таких благостных и на все готовых… дур.

– Как-нибудь без меня.

– Но почему? – Глаза несчастные, вот-вот заплачет. – Послушай! Даже если бы это были и не наши дети, но все-таки… Мы же там не были! В смысле – взрослыми не были. И никто из других взрослых тоже ни разу…

– Вот именно! – Ксант не сдержался. Хотя и понимал уже, что разговаривать бесполезно, мотать надо. – Никто из взрослых! Никогда. Может, для взрослых это попросту невозможно. Может, та лестница слишком тонкая. Или она как лаз в детском городке, узкий, только для малышей, и взрослому просто не пролезть. Об этом ты не подумала?

Снова улыбка до ушей. Убить хочется за одну такую улыбку.

– Ну, вот тогда и будем думать, чего заранее переживать? И потом – лаз ведь всегда расширить можно!

Ксант осторожно встал на четвереньки. Потряс головой. Поднялся, цепляясь за стену. Она следила за ним настороженно, словно догадывалась. Заговорила быстро и путанно, все еще пытаясь улыбаться:

– Послушай, так нельзя, понимаешь? Нельзя посылать малышей туда, куда сами ни разу… Ни своих, ни вообще, это неправильно! Я не знаю, как там у вас принято… Может, тебе и плевать на твоих… Мне – не плевать. Даже если они будут… – она попыталась улыбнуться, – котятами.

Улыбка вышла кривой и жалкой.

Ксант осторожно двинулся к выходу. Так же, по стеночке, стараясь держаться от этой в голову клюнутой сучки как можно на более дальнем расстоянии. Автопилот давно уже подсказывал, что настало самое время это расстояние увеличить. Как минимум – до нескольких полетов стрелы.

– Жаль тебя разочаровывать. Но – без меня. Я с тобой никуда не пойду.

– А со мной – пойдешь? – спросил Вит, словно бы случайно перекрывая выход.

Это же надо так расклеиться – не заметить.

Не услышать, как подходит.

Непростительно. Удивляться и вопить: «Откуда он тут взялся?» – еще глупее и непростительнее. Понятно откуда – из леса. Стоит теперь. Совсем рядом, рукой дотянуться можно. Красавчик, хотя и несколько помятый – ему пришлось куда сложнее в этом лесу, он ведь не знает тайных троп Матерей. А лицо… Он и раньше-то не особо соображалкой блистал, а теперь совсем щенок, молочнозубый и глупый, одна счастливая улыбка чего стоит. Страшное это дело – собачья свадьба.

– Ты с нею лучше не спорь, – добавил Вит доверительным громким шепотом, продолжая улыбаться. – Она ведь такая, ежели что в башку втемяшилось – ни за что не передумает! Я свою сестру знаю. Проще согласиться…

* * *

– А перевод Брайтона они за основу взяли все-таки зря. Там, конечно, хорошие лингвисты, но это все же Ир-Ланд, что накладывает… геноформисты все имели усиленную склонность к языкам, Милтонс не исключение. Насколько я помню его досье – он знал не меньше двух десятков, не считая всяких там диалектов. И каждый для него был как родной. И вовсе не случайно он выбрал для Поэмы именно иджик-лонг.

– Иджик очень мелодичен. Как и любые лонгообразуемые.

– Да нет, я сейчас не о том. Вот, послушай этот фрагмент…

– Умоляю.

– Да нет же, это действительно интересно. И важно, как это звучит в переводе брайтонцев: «У свободы есть два крыла – праведное и неправедное. Свобода не может быть только правой или только неправой, она всегда одинаково опирается на правду и ложь, иначе она перестает быть свободой. Но правда и ложь всегда остаются самими собою – иначе свобода рождает дракона». Это же Ир-Ланд, понимаешь? Там все помешаны на праведном и неправедном, вот и суют их куда ни попадя! А на самом деле у иджангов синонима праведности как такового нет вообще! Их философской системе незнакомо понятие греха, самая близкая по смыслу замена – «неоправданные преднамеренные поступки, ведущие к уменьшению сообразности мира».