До сих пор Мишка никогда не видел кошек и поэтому был чрезвычайно удивлен. Он шумно потянул носом воздух: «Что это за тварь такая?»
Серое животное пахло аппетитно.
«А не съесть ли мне его вместе с крысой?» — подумал Мишка-печатник и, навалившись на дверь, вышел во двор.
Серое животное зашипело, бросило крысу и легко взлетело на поленницу березовых дров. На медведя смотрели зеленые глаза, сердитые и любопытные.
Медведь подошел к крысе. Крыса пахла терпимо. И тогда он съел ее, правда, с некоторым отвращением. Пока продолжалась эта трапеза, серое животное возмущенно рычало на дровах и делало злую мордочку.
Тут пришел Федя, увидел происходящее и сказал Мишке:
— Это кошка Ляля. Вы должны подружиться.
Федя взял кошку на руки и стал ее гладить по мягкой шерстке. Кошка продолжала рычать, но уже не так сердито.
И тут Мишка-печатник понял, что серую кошку Лялю есть нельзя. Он вздохнул: «Ладно, что же делать?»
Несколько дней медведь чувствовал, что за ним наблюдают зеленые любопытные глаза. Но откуда? Нигде кошки Ляли не было. Потом он все-таки ее увидел: кошка сидела на крыше сарая и умывалась лапкой. Умываться-то она умывалась, но и на Мишку смотрела своими зелеными глазами. Глаза уже не были злыми.
Медведь подошел к сараю, встал на задние лапы и прорычал тихо, добро: «Чего там, слезай, что ли. Поиграем».
Но кошка Ляля опасалась.
— Мяу! — сказала она: — «Ты большой и страшный», — и все сидела на крыше.
На следующий день опять было жарко, и Мишка спал в тени под забором. С утра он работал, печатал газеты и сейчас отдыхал заслуженно, и сон его был крепок.
Его разбудил мягкий удар по носу, и над самым ухом кошка Ляля сказала: «Мрр-у! Проснись!»
Медведь открыл глаза — кошка Ляля сидела перед ним, а у самого его носа лежала здоровенная крыса.
Как только Мишка открыл глаза, кошка отскочила в сторону и села в отдалении — она все еще боялась медведя.
Мишка съел крысу и в благодарность помахал кошке Ляле головой.
Несколько раз кошка Ляля приносила ему крыс, а сама отбегала в сторону.
Однажды Мишка-печатник ужинал вареной кониной. Из-под старой ржавой машины вылезла кошка Ляля и села напротив медведя. Мишка вздохнул возбужденно: «Сейчас!» Он отодрал от конины большой кусок, взвесил его на лапе и швырнул кошке.
Кусок конины был величиной лишь немного поменьше кошки Ляли. Как ни старалась, кошка съела его лишь на треть, и все равно живот ее раздулся и свесился набок.
От обильной еды кошка Ляля тут же заснула — в ворохе старых бумаг. Когда она проснулась, над ней стоял Мишка-печатник и нюхал ее, шумно вдыхая воздух.
От ужаса кошка Ляля зажмурилась, но не побежала прочь. Медведь потрогал ее лапой, очень осторожно, еле прикасаясь, и прорычал радостно: «Ура! Она меня больше не боится!»
Потом он тоже заснул у себя в сарае. И к Мишке пришла кошка Ляля, свернулась клубком у него в лапах, и так они спали оба дружно и сладко.
С этого дня Мишка-печатник и кошка Ляля стали неразлучны: вместе ели, вместе спали. И игра у них появилась интересная: кошка Ляля с разбегу прыгала на спину Мишки, и он катал ее по двору, стараясь стряхнуть на землю. При этом кошка Ляля пронзительно мяукала от страха и восторга.
Так жил Мишка-печатник в типографском дворе среди своих новых друзей: мальчика Феди Гаврилина, кошки Ляли, веселых рабочих; иногда он печатал газеты и очень любил свой печатный станок.
И прошло два года. Два раза приходила зима с морозами и хрустким снегом; два раза медово цвели липы за оградой типографского двора.
В жизни Феди тоже произошло важное событие: он стал работать курьером в большевистской газете «Коммунист».
Наступило тревожное лето 1919 года: белая армия Деникина, напрягая все силы, катилась к красной Москве, и если бы Федя не спал по ночам, то, наверно, видел бы, как на дальних южных границах губернии полыхают зарницы, — то красные отряды не на жизнь, а на смерть бились с авангардными деникинскими частями.
Но Федя, надо сказать прямо, любил поспать…
Нет, все-таки бывают чудеса на свете!..
Уж год, наверно, просит Федя Гаврилин у отца винтовку:
— Папка, я ж большой! Во, гляди: притолоку башкой задеваю. Тринадцать лет скоро — это сколько! Запиши в отряд!
А у отца один сказ:
— Тяжела для тебя винтовка, Федюха. Подрасти еще чуток. До косяка двери макушкой достанешь — тогда прямо в отряд.
И еще смеется. И мамка смеется:
— Отец тебя в типографию взял, как большой работаешь. А все недоволен.
Конечно, это здорово: курьером работать. А слово-то какое звучное, революционное: курьер! Вся газета от него, Федора Гаврилина, зависит. А как же! Он — связной между редакцией и типографией: из редакции несет в наборный цех статьи про вести с красного фронта и про жизнь рабочих и крестьян; из типографии в редакцию — готовые полосы завтрашней газеты. Задержится он или убьют его из-за угла агенты мировой контрреволюции — и, пожалуйста, не выйдет газета. А без газеты не может сейчас жить человек новой, красной России! И вот получается, что Федор Гаврилин очень важный, можно сказать, государственный человек.
И все-таки, как ни говорите, хоть и государственный он человек, а все же не как отец. В отряд не записывают, винтовку не дают. А ведь типографским отрядом отец командует! Каждый вечер после работы идут наборщики, печатники и другие рабочие типографии в поле за городской парк — стрельбище там. Тренируются: расстреливают из новеньких винтовок пузатого буржуя, нарисованного на фанере. Так бахают, что даже в животе что-то приятно замирает. А Федя только смотрит. И еще папка ругается:
