Костолом - [52]

— А у Миши это… точно не лечится?

— Нет, — моментально прилетает в ответ. — Совсем нет. Два-три месяца, и у него отнимутся руки, полгода — и он перестанет дышать.

— Неужели даже ты не сможешь…

— Даже я. Всё решено. В мире живых твой друг — припозднившийся гость.

* * *

— Что это вообще такое было? Нет — вы мне или объясните, или я всё же вызову ментов. На этот раз точно. — Алиса до самого дома молчала, но у ворот наконец позволила себе выплеснуть накипевшее. — Во-первых, почему ты сказал, что Миша умрёт? Тебе откуда знать? Ты что — врач?

— А во-вторых? — получает она вместо ответа.

— Что ты с ним делал? Там, на ферме? И причём здесь я?

— Дочка, пойдём в дом. — Ольга аккуратно приобнимает девицу за плечи. Слишком много впечатлений для одного дня — не каждый взрослый выдержит, что уж говорить о взбалмошном подростке. Ольга чувствует свою вину. Каждый день, что она говорила себе «потом», теперь ощущается ею камешком вины. И под этой грудой она погребена.

В доме, у камина, она пересказывает дочке историю, что в своё время слышала сама — от своей матери. Кое о чём умалчивает. Например о том, как так вышло, что сейчас в этом доме живёт именно Ян. Дочка ревёт, не прекращая, хотя в повествовании Ольги мало печального. Алисе страшно. Ей двенадцать, и она не терпит даже когда за неё выбирают цвет чехла для мобильника. И вдруг узнаёт, что за неё уже выбрали судьбу.

— То есть, вы хотите, чтобы я… Стала, как он?

— Да. — Голоса матери и дяди звучат в унисон. Как две пули в одну цель.

* * *

Мама почему-то уехала ночевать в гостиницу, объяснив это тем, что надолго ей в отчем доме оставаться нельзя. Алисе выделили комнату на втором этаже. По обстановке видно — дядя готовился к её приезду заранее. Здесь есть всё — и компьютер, правда пока без доступа в интернет, и удобная кровать, и рабочее место с письменным столом и пустующим вдоль стены книжным стеллажом. Даже шкаф для шмоток — новенький, розовый и блестящий. В Иркутске-то у неё комнатёнка поскромнее будет… Не говоря уже о том, что там она о собственной ванной и мечтать не смела, а здесь она есть, да ещё какая.

На часах три. Она не уверена, что дядя спит — она уже вообще не уверена, что он человек. Мобильника нет — надо было прихватить Мишкин, был же шанс. Ступила. Бежать отсюда бесполезно — машину она водить не умеет, да и ключей ей не найти. Собаки во дворе только с виду безобидные — но стоит хозяину дать команду, и… На своих двоих до цивилизации она в ночи точно не доберётся. А остаться здесь, в заточении, за высоким забором, отгораживающем её от целого мира, ещё хотя бы на день… Где день, там и два. Они что-нибудь придумают. Они умеют убеждать. У них есть цель, и они уже доказали, что их ничто не остановит. Даже если папа поднимет тревогу, мама и его сумеет успокоить. Она же психолог, к тому же он её любит и безгранично доверяет… А брат — так он мелкий ещё. Он отсутствию старшей только рад будет — наверняка тут же займёт её комнату. А в школе? Сто процентов мать и там уже обо всём договорилась, наверное и документы тайком забрала. Шансов никаких. Прокравшись на кухню, подсвечивая себе фонариком, оставленным на тумбочке заботливым дядюшкой, она хватает первый попавшийся нож и сразу же бежит наверх. Там, в своей новой ванной, заперевшись, она забивается в душевую кабину — в одежде, даже воду не включив. Закатывает рукава… Может они всё уже и решили, но последнее слово останется за ней. Не сделает она им такого подарка — не похоронит себя в этой глуши, обречённая на вечные гонения, беспросветное одиночество и перенимание чужой боли. Она похоронит себя сейчас, в этой кабинке из плотного матового стекла. И пусть они мучаются вечно. Сами виноваты.

11. Выходной

— Воркуете, голубки? А меня зачем позвали — чтоб я вам свечку подержала? Да шучу-шучу! — Ксюха присаживается напротив застывших в полууобъятиях Валеры и Женьки.

Сегодня день-то какой чудесный! В благодарность за вчерашнюю помощь с заселением Роза не только в кои-то веки объявила обеим сотрудницам суточный отгул, но и перевела зарплату за июль чуть раньше положенного седьмого числа следующего месяца. Да вот только деньги тратить в Алиевке не на что и некуда — разве что на пиво и вечерние дискотеки в кафе «Мария» да на всякие женские мелочи. Еда, крыша над головой, интернет — всем этим их обеспечивает гостиница. Отягощённая накопившейся за месяцы работы неплохой суммой, дебетовая карточка приятно греет бедро через тонкую ткань кармана летних брюк. На часах — полдевятого, пляж только-только заполняется людьми, кафешки — посетителями. И Ксения в голову никак не возьмёт, зачем подруга, которая, к слову сказать, впервые за долгое время не ночевала дома, вытащила её на свет божий в такую-то рань, да ещё и не одна. Валера весь сияет — результат минувшей ночки, не иначе. Женька тоже сияет. И всё же, небо над их головами не спешит складывать белые воздушные облачка в форму сердечка — Ксения почти кожей чувствует электричество. Ох уж это предчувствие грозы: похоже, оно — её проклятье.

— Ксюх, пиво будешь? — Валера не шутит: сам-то он греет в руках бокал — по налипшим на стенках островкам пены видно, что греет он его давно, а по косому блеску в глазах ясно, что стакан не первый.