Королевский краб - [39]

Из цеха расфасовки мы пошли с Борисом Петровичем в ликвидный. Здесь на баночки наклеивали яркие этикетки. На них был нарисован краб, под ним надпись на английском языке: «СНАТКА. СДЕЛАНО В СССР». Тысячи уже готовых, этикетированных баночек грудились большими штабелями по всему цеху. Между ними ходили две лаборантки, осматривали консервы и иногда брали из того или иного штабеля по одной баночке. Чуть позже их вскроют, сделают анализы, попробуют на вкус. Это будет так называемая контрольная проверка выработки сегодняшнего дня.

Коляда взял у мастера ликвидного цеха консервный нож и показал мне самую верхнюю баночку одного из штабелей.

— А ну, достань, Сергеич, вот ту, самую красивую. Продегустируем ее.

Я потянулся к баночке и уже взял ее рукой, как палуба под ногами вдруг резко дернулась, накренилась и весь штабель рухнул на меня. Вначале я ничего не понял, упал на колени и забарахтался среди банок. Потом на несколько секунд в цехе потух свет. Когда он загорелся, я уже стоял на ногах, балансировал руками, потому что палуба вздыбилась, стала крутой. Мимо ног к правому борту, под гору, скользили баночки консервов. И я понял: громадный плавзавод почему-то сильно накренился вправо.

— Спокойно, спокойно! — кричал неподалеку от меня Борис Петрович. — Сейчас судно выровняют!

Но прошла минута, другая, а судно не выравнивалось, и стало необычно тихо, потому что прекратился неумолчный гул закаточных станков. Это сразу понял Борис Петрович и, натыкаясь на кучи рассыпанных банок, пошел к ближайшему телефону, начал звонить:

— Алло, алло, мостик, выровняйте крен, станки остановились!

На мостике что-то сказали начальнику цеха обработки, он отодвинул трубку от уха и растерянно пробормотал:

— Так-так…

И тут зашипел динамик. Вахтенный штурман торопливо объявил:

— Внимание! Внимание! По верхней палубе и по правому борту ходить запрещается! Мастеру Жеребцову проверить свободные мотобалки, быть наготове!

Через минуту раздалась другая команда:

— Боцману на бак!

Коляда второпях даже не повесил телефонную трубку и побежал наверх, я кинулся за ним.

25

Мы с Колядой едва выбрались на верхнюю палубу. Все проходы были забиты людьми, которые тоже ничего не знали и недоумевали.

— Разрешите, разрешите, — повелительно говорил Борис Петрович и решительно раздвигал толпу руками. Все рабочие знали его в лицо и без лишних споров уступали ему дорогу. Мне было легче, я шел за ним. Перед выходом стояли два рослых матроса и никого не пускали наверх, даже Анну. Увидев Коляду, Анна бросилась к нему:

— Борис Петрович, скажите им, пусть пропустят…

Она чуть не плакала, голос ее дрожал. До этого я никогда не видел Анну столь растерянной и расстроенной. Она часто терла лицо ладонью левой руки, в глазах — боль или тоска, не поймешь. Коляда на мгновение задумался, потом решительно тряхнул головой, сказал:

— Ладно. Только будешь все время в моей каюте. Из нее не выходи.

Матросы немного поворчали, но пропустили нас, и наверху я увидел, что накрененная палуба и море по правому борту были ярко освещены мощными прожекторами. Необработанных стропов около конвейера не было. Они скатились к правому борту. Одна часть крабов упала в воду, другая раздробилась и рассыпалась, забила шпигаты, повисла на бортовом ограждении. Среди этого хаоса осторожно ходил Жеребцов со шлангом и мощной струей воды расчищал себе путь к свободным мотобалкам. Его подстраховывал Костя Жданов, стоявший около крана и потихоньку травивший тонкий линь, один конец которого был закреплен у него на поясе, а другой — на широком поясе молодого мастера.

Бушующее море в свете прожекторов казалось зловещим. Тускло блестели бока огромных волн, сверкала пена. Метрах в ста от нас качался какой-то маленький и жалкий траулер. Он делал разворот, чтобы подойти к плавбазе с кормы. «Никитин» весь содрогался от ударов волн, громко скрипели якорные цепи, и свистел, выл над палубой сильный ветер. И тут я понял, почему так сильно накренился наш плавзавод. Он стал поперек ветра и закрепился на якорях с таким расчетом, чтобы вдоль правого борта образовалась тихая зона. В ней было легче маневрировать юркому траулеру, чтобы подойти к нам вплотную и пришвартоваться. Но для чего это нужно?

Через несколько минут «Абаша» закончила разворот и потихоньку, на самом малом ходу, начала приближаться к правому борту «Никитина». За траулером, совсем близко от него, волочилось нечто черное. Когда это нечто попало под лучи прожекторов, я понял, что «Абаша» буксирует мотобот. «Семерка», — мелькнула у меня в голове догадка. И я не ошибся.

— Аннушка, — заорал я и обнял женщину, — «семерку» нашли, нашли!

Тут Анна не выдержала и заплакала.

— Отведи ее в мою каюту, — сказал мне Коляда и затем заговорил с Анной: — Ну, хватит, голубушка! Как видишь, ничего страшного не произошло, «семерку» нашли, сейчас поднимут на балыки, и ты увидишь его… Он, голубушка, везучий, недаром поймал когда-то королевского краба!

— Н-а-сте надо сообщить, — сквозь слезы прошептала Анна.

Коляда согласно закивал головой, затем сунул мне в руку ключи от своей каюты и, забыв, что ему под семьдесят, бодро побежал на мостик.