Королевская аллея - [4]
Другие выстрелы в этом доме, быть может, оказались смертельными. Умирающие, чьи головы вдвинуты в отверстие камина… Сильные мужчины корчатся на полу и зажимают руками вываливающиеся внутренности; кто-то кричит, скулит под свалившимися сверху обломками… Те из нынешних постояльцев отеля, кто вообще замечает дырку в сияющем металлическом циферблате, принимают ее за отверстие для завода часов…
Коренастый господин Фридеман снова удаляется в заднее помещение, где его ждет канцелярская работа. Старший администратор Зимер левой рукой подает приветственный знак в сторону табачного киоска, где фройляйн Герда в данный момент чистит зажигалки для сигар. В располагающемся рядом с киоском парикмахерском салоне клиентки уже сидят под сушильными колпаками. Некий господин удовлетворенно проводит рукой по только что выбритому лицу и снимает со шляпной ленты прилипший к ней волосок.
Оскар Зимер так и не избавился от картин из прошлых времен — вероятно, не избавится никогда. Как выглядит сейчас его кафе в Тильзите? Или оно было сожжено, разрушено? В Тильзите теперь живут русские. Непостижимо! Оттуда не доходит вообще никаких известий. Тильзит потерян; такое не могло случиться… но он потерян. Недостижим, и наверняка там произошли радикальные перемены. Арки взорванного Моста королевы Луизы, по слухам, обрушились в воды Мемеля>{21}. Сам Зимер не был свидетелем инфернального финала — бегства немецких войск, стремительного наступления русских, — он в то время сражался к югу от Берлина. А если бы оставался дома, он бы, может быть, попытался спасти, вывести на запад большие кофеварочные машины фирмы «ВМФ». Впрочем, какая глупость! Эти дорогие машины вскоре пришлось бы бросить где-нибудь по дороге, в снегу. О жене он больше ничего не слышал… Зимер — в прошлом самостоятельный кондитер, а нынче наемный работник в чужом отеле, — даже теперь, по прошествии стольких лет, вспомнив жену, не смог подавить судорожного всхлипа. Она, скорее всего, так и не присоединилась к колонне беженцев. Ибо, по своей глупости, до самого конца верила в будто бы присущую русским рыцарственность: русские, говорила она, уже много раз занимали Восточную Пруссию, но не причиняли вреда гражданскому населению. Напротив, она помнила из истории: когда русские на несколько лет завладели Кенигсбергом — а случилось это при Старом Фрице>{22}, — в городе очень быстро установилась особенно праздничная атмосфера, офицеры приглашали местных дворян на балы и весь Кенигсберг пребывал в некотором опьянении от того, что его захватили. Жена говорила: мол, мы, жители Восточной Европы, должны понимать друг друга. Мы опять к этому придем… Какая деланная наивность! Она ведь должна была что-то знать о жестокостях немцев и о предстоящей мести… или могла догадаться… Из-за своей привязанности к этой прекрасной земле, к летнему домику в Неринге>{23}, она, вероятно, ограничилась тем, что спряталась, прихватив запас продуктов, в подвале под пекарней. — Оскар Зимер, вдовец (в чем он не сомневается), не решается представлять себе, чтó могло случиться с его Гердой. Для него нет пути назад. А ведь когда-то они, обсуждая, как будут накрыты столики в их кафе, вместе сделали выбор в пользу фиолетово-белых клетчатых скатертей…
Только работа помогает ему отвлечься от горьких мыслей.
Работа помогла и сейчас. Он принялся раскладывать по ячейкам еще не разобранную почту… В годы войны он сильно похудел, таким потом и остался… Господину Кезевигу письмо из Франкфурта; запакованная печатная продукция — на адрес отеля? — супругам Пермозер; некий пивовар из Штарнберга пишет Хедвиге Ранкфельс, длительно проживающей в отеле; зажиточная вдова из города Ванне-Айкель>{24}, которая не желает там жить, прислала видовую открытку… Он, наверное, вправе бросить короткий взгляд на эту фотографию бесконечного пляжа под лазурным небом… Римини… Кафе-мороженое под пальмами, ужин сопровождается звуками мандолины… Неизменное спагетти, пусть и под разными соусами, понравилось бы ему, вероятно, куда меньше. Однако в любом месте процветают свои обычаи, а иногда они даже меняются к лучшему…
