Король Завидий - [14]

— Законы природы, — возразил физик, — невозможно похоронить под слоем краски. Рано или поздно кто-то догадается использовать их таким же образом.

— Законы природы существуют с начала мира! И никто не додумался…

— Значит, человечество дозрело до нового открытия лишь на нынешнем витке познания. Но всё-таки дозрело.

— Человечество? Как бы не так! Один человек! Только твой гениальный ум…

— Найдётся конгениальный, — перебил Тарконт.

— Когда? Лет через сто?

— Возможно, — был ответ. — Не исключено также, что через пятьдесят лет. Или через год. Или через месяц. Кстати…

Учёный подошёл к королю вплотную, снизу вверх глянул ему в лицо и негромко спросил:

— Вы уверены, государь, что никто в целом мире не работает над чем-то подобным… в эту самую минуту?

Король отпрянул и, не ответив ни слова, метнулся вон.

Солдаты охраны изумились, когда его величество выбежал в коридор, рывком задвинул засов и на миг прислонился к двери, будто придерживая её. Потом, переведя дыхание, он шагнул к соседней камере.

На сей раз, входя, король рукой притенил глаза — и сразу встретился взглядом с обитателем помещения, стоящим у дальней стены.

Тот был вдвое моложе Тарконта, но за год их точно переделали на один образец. Грязная истрёпанная одежда висела на узнике мешком, чёрная кудлатая грива смыкалась с такой же бородой. Глаза казались ещё более выпуклыми из-за худобы.

— Ага, пожаловал, — прогудел ровный голос.

— За дверью ждёт моя охрана, — торопливо проговорил Зариций.

— Вижу, — усмехнулся Шмель, — ты не забыл нашего нежного расставания. Ладно, не бойся. Ведь сейчас ты у меня в гостях. Потчевать тебя, правда, нечем, зато почитать тебе кое-что могу.

Король уже заметил, что на стенах камеры белеют строчки: где одна, где две, где целые столбцы; некоторые зачёркнуты до полной неразборчивости, другие обведены кружком…

— Тут большей частью пустяки — черновики, — объяснил поэт. — Потом просмотришь. Ты лучше сюда взгляни. Только что завершил…

Он указал на дальнюю стену, где было начертано одно-единственное стихотворение.

Зариций подошёл и прочёл. В стихотворении было двенадцать строк, и каждая разила наповал.

— Ты… ты сочинил это здесь? — ахнул он.

— А что было делать, если сочинялось именно здесь, — отвечал Шмель. — Грешен, стены исцарапал. Казённое имущество вволю попортил. Ну кто же виноват, что у меня оказалось столь острое перо!

И поэт подкинул на ладони маленькую белую косточку.

— Как же он промахнулся… — промолвил король.

— Кто?..

— Мой покойный приятель… Не суть важно. — Зариций махнул рукой. — Прочти-ка это вслух.

— Изволь…

Выслушав, король прошептал, обращаясь скорее к самому себе:

— Я запомнил всё…

Ненадолго он умолк, а потом вымолвил через силу:

— Это стихотворение гениально.

— Рад слышать, — хмыкнул поэт.

— Да, гениально, — закричал король, — но неужели ты рассчитывал, что оно увидит свет? На что ты надеялся? На мою смерть? На государственный переворот? На чудо?

— Неплохие варианты развития событий, — дерзко отвечал Шмель. — Но я надеялся совсем на другое. На то, что мне удастся найти верные слова. Похоже, что получилось.

— Ну, хорошо. Нашёл ты верные слова, перелил в них душу. А если я сейчас прикажу, скажем, тебя казнить?

— Казнь в знак признания! — воскликнул поэт почти весело. — А что потом?

— А потом я пришлю сюда маляра…

— Cмотри, — поостерёг короля поэт, — как бы маляр не оказался бывшим литературным критиком. Нынче у нас в государстве это ох как возможно!

— Я выберу такого, — посулил Зариций, — который не знает даже азбуки! Краска покроет все верные слова вместе с черновиками, и конец твоему бессмертному творению!

— Как не так! — засмеялся Шмель. — Чтобы покончить с ним, тебе придётся покончить с собой.

— Что?

— Навряд маляр сумеет закрасить краской твою память. Или купоросом вытравить из неё мои стихи. Ты их запомнил. Значит, они будут жить по крайней мере столько, сколько ты сам. А главное…

Поэт подошёл к монарху вплотную, глянул ему в глаза и негромко спросил:

— Ты уверен, государь, что никогда не прочтёшь эти строчки вслух? Во сне? Во хмелю? В предсмерном бреду?

Зариций отшатнулся, и не молвив не слова, бросился вон.

Сейчас охрана изумилась ещё сильнее: его величество выбежал, спотыкаясь, с трудом задвинул засов на двери и привалился к ней, будто его не держали ноги. Так простоял он целую минуту, потом выпрямился и подошёл к третьей камере.

Тут ему представилось, что обитатель — тот самый стратег-самородок — наверняка разработал за этот год какой-нибудь гениальный план военных укреплений. Три стены покрыты набросками этого плана, а на четвёртой начертан только что доработанный окончательный вариант, и автор, любуясь, стоит рядом.

Входя, Зариций заранее стиснул зубы.

Однако мутно-синяя краска стен оказалась нетронутой. Узник сидел на тюфяке, спиной к двери, и даже не заметил прихода короля. Не успел тот переступить порог, как услышал:

— Го-ол!

«Сей уж точно рехнулся!» — злорадно подумал король.

И сразу же увидел, что ошибся.

На полу камеры действительно шла игра в футбол — правда, не совсем обычный.

Во-первых, вместо спортивной формы один из игроков был одет в солдатские штаны и рубаху, а другой, его соперник — в серый мех.