Корни тамариска - [123]

Современный Каир сильно уменьшил территорию Булака. За зданиями газетных концернов «Аль-Ахрам» и «Маль-Ахбар», расположенных вблизи улицы Рамеса, от старых домов расчищена обширная площадь, превращенная в стоянку автомашин, а вдоль Нила растут элегантные мини-небоскребы, продолжая хоровод своих собратьев, расположившихся вверх по течению. Но сам Булак остался неизменным средоточием нищеты, невежества, злости, чувства безнадежности.

Когда начинаешь разбираться в пластах булакского населения, то кажется, что жители его просто спрессованы в биомассу, так их много. Никто не подсчитывал, сколько тысяч человек здесь приходится на квадратны» километр — сто, двести, двести пятьдесят? Американский этнограф Андреа Ру рассказывала мне о булакцах с широко раскрытыми от ужаса глазами, но свое исследование она выполнила с объективизмом и точностью.

Вчерашние феллахи, сельские мигранты, переселяясь в город, отнюдь не сразу расстаются с прежними понятиями, убеждениями, системой ценностей. Образ их жизни меняется, но они чаще всего не включаются в-современное производство. У них нет данных, чтобы попасть в бюрократический аппарат. Они остаются людьми со случайным заработком или безработными. Не являясь пролетариатом или даже полупролетариатом, они не теряют традиционных социальных связей, прежних форм социальной жизни, группируются вокруг мечетей, суфийских братств, земляческих общин. Их уровень жизни — грань нищеты. Их идеология — народный ислам. Их социальное поведение — покорность властям, но готовность к кратковременным вспышкам бунта, их идеал — собственная лавочка или мастерская.

Для многих из них Каир — лишь полустанок в гораздо более длительном путешествии. Преданный долине и дельте Нила, египтянин, раньше неохотно расстававшийся с родиной, стал заядлым путешественником. Еще в шестидесятых — начале семидесятых годов на заработки за границу отправлялось всего несколько тысяч врачей, ученых, инженеров. Они уезжали в США, Англию, Францию, лишь некоторые из них — в Саудовскую Аравию, нефтяные княжества. Сейчас египтян встретишь и среди чернорабочих в пирейском порту, и в качестве портье в парижской гостинице, и посудомойкой в Амстердаме.

Но главный магнит — арабские нефтеэкспортирующие государства. За границей сейчас более трех миллионов египтян. Больше всего их в Ираке, Саудовской Аравии, Ливии. Заработная плата в странах, которые были охвачены нефтяным бумом, в несколько раз выше, чем в Египте. Когда задают вопрос: эмиграция для Египта — благо или зло, спасение или трагедия? — на него нелегко ответить. Конечно, египетская экономика не в состоянии поглотить все рабочие руки и выезд за границу уменьшает безработицу. Конечно, денежные переводы эмигрантов (до четырех миллиардов долларов в год) стали первой статьей в национальном доходе и в валютных поступлениях страны, стоящих впереди доходов от нефти, Суэцкого канала, туризма, хлопка. Но ведь есть и другая сторона медали. Опросы показывают, что 85 процентов студентов хотели бы уехать на заработки за границу. Выпускники вузов не думают о службе на родине, а обивают пороги контор по найму рабочей силы в Кувейте или Абу-Даби. Что важнее для экономики — капитал или главная производительная сила общества — человек? Египет лишается лучших, самых квалифицированных рабочих, инженеров, техников, врачей, учителей, журналистов. С ключевых объектов египетской экономики, таких, как Хелуанский металлургический комбинат, с трудом подготовленные специалисты бегут за границу. И еще одна проблема: как используются заработанные за границей деньги? Опять-таки данные статистики ненадежны. Но большинство исследователей сходятся во мнении, что значительная часть этих средств проедается семьями эмигрантов.

Эмигрант, вернувшийся в Египет, оседает чаще всего в Каире, в лучшем случае строит дом или входит в долю строительства и сдает в аренду одну-две квартиры, приобретает такси, открывает лавку. Мало-мальски разбогатевший выходец из деревни может приобрести земельный участок и сдать его в аренду своим менее удачливым собратьям. Производительно используется лишь мизерная часть средств, накопленных тяжким трудом за границей.

По сравнению с большинством жителей Булака или других трущобных районов положение постоянных рабочих на предприятиях значительно лучше. В условиях Египта, как и большинства других стран Ближнего и Среднего Востока, они нередко смотрят свысока на своих собратьев-«маргиналов», предпролетариев.

Раньше традиционно высокий уровень безработицы, низкая стоимость рабочей силы снижали жизненный уровень и кадровых рабочих. Но парадокс ситуации заключался в том, что более благополучное положение, чем у большинства, и часто отсутствие конкретного хозяина (главный работодатель — государство) в соединении с общим низким культурным и образовательным уровнем мешали развитию классового самосознания. Забастовки в Египте бывают, но в основном по частным случаям, и они не отвечают разительным социальным контрастам, угнетению в египетском обществе.

Эмиграция и инфляция привели к совершенно новому явлению в египетской жизни — резкому подорожанию рабочей силы как в деревне, так и в городе. Буквально за несколько лет Египет перестал быть страной наполовину дармового труда. Водопроводчик — одна из самых дефицитных профессий в Каире — зарабатывает столько же, сколько профессор университета, а автомеханик — втрое больше. Резко поднялась заработная плата квалифицированных и полуквалифицированных рабочих на предприятиях, особенно в частном секторе. Увеличился разрыв не только между нуворишами и массой населения, но и между кадровыми рабочими и «маргиналами».