Корни тамариска - [12]

…Подъем в четыре утра, и мы едем прямо на красное небо наступающего дня. Где-то рвутся снаряды. Бананы, маниока, папайя, ее плоды, похожие на дыни, свисают прямо со ствола. Запах пепелищ. Деревенька, блиндаж. На гвоздях висят автоматы. Два десятка человек под землей. Крестьянка склонилась над колыбелью. Не по-детски серьезные крохи семи-восьми лет убирают посуду, что-то приносят, уносят, чистят столы, смотрят на нас спокойно, без детского любопытства.

От траншеи к траншее бежим фотографировать береговую батарею. Наблюдательный пункт на берегу моря. Какой здесь пляж! Но никто не купается: километрах в семи-восьми от берега виден силуэт американского корабля.

Идем к орудиям. Вдруг грохот, взрывы. Четыре самолета. Где бомбят — непонятно.

Обед на свежем воздухе, под навесом, ветерок с моря, прохладно, хорошо. Спать идем в подземелье. Здесь следят за чистотой, мух нет.

Беседую с артиллеристом младшим лейтенантом Лыонг Динь Зи. Он рассказывает об учебе и быте бойцов, об артиллерийских дуэлях. Первое десантное судно его батарея потопила 1 февраля 1965 года, затем повредила или потопила еще восемь кораблей.

Через несколько часов нас приглашают снимать батарею дальнобойных орудий. Мы подходим к ним вплотную и лишь только тогда замечаем их.

Беседа в блиндаже командира батареи. Неизменный зеленый горячий чай, прямо с костра. Политработник Май Ван Занг рассказывает:

— Мы занимались на одном из полигонов далеко отсюда, когда узнали об обстреле американскими агрессорами Виньлиня через семнадцатую параллель. Тогда же поняли: скоро выступать. Приказ пришел вечером. Для жителей Виньлиня появление нашей техники, конечно, не осталось незамеченным. Но американцы так ничего и не узнали. Днем девятнадцатого марта офицеры батареи провели рекогносцировку. В координатах стрельбы они были уверены: южновьетнамские партизаны сообщили расположение американских орудий с точностью до метра. Ровно в полночь с девятнадцатого на двадцатое марта мы получили приказ занять огневые рубежи. Нервы напряглись до предела. Командиры вынуждены были приказывать подчиненным спать. Пришел день. Над нами кружили самолеты-разведчики, но ничего не обнаружили. Огонь мы открыли в восемнадцать часов двадцать минут. Американцы явно не ожидали такого удара и понесли большой урон. Это был первый и самый памятный бой.

…В семь часов вечера возвращаемся в подземный «отель». Узнаем: шариковые бомбы, высыпанные с самолетов наобум, рвались у самых дверей нашего бункера. Несколько человек убито и ранено. Заломленные в отчаянии руки жены повара нашего подземного «отеля»: у них погиб сын.

— Скажите, а не лучше ли было бы эвакуировать население в горы, чтобы не подвергать его излишнему риску? — спросил я назавтра секретаря партийной организации кооператива «Намхо».

— Мы думали об этом. Но что люди будут есть в горах? По дорогам сейчас перевозятся только важнейшие грузы. Для нас бесценна человеческая жизнь, но рис, маниока, кукуруза — это тоже человеческая жизнь. Наша задача сейчас — свести к минимуму жертвы путем строительства новых убежищ и организации активной обороны. Мы должны глубже зарыться в землю, но остаться. Это нормальная жизнь.

Я ходил по траншеям, нырял в низкие подземные ходы, слушал, как по радио передавали специальную музыкальную программу по заявкам крестьян «Намхо». Неуклюже плясал с гибкими девушками из самодеятельного ансамбля. Вместе с крестьянами смотрел известный советскому зрителю художественный кинофильм «Укротительница тигров». В библиотеке беседовал с читателями. Познакомился с юношей и девушкой, которые на следующей неделе готовились отпраздновать свадьбу…

За несколько дней до нашего приезда в Виньлине побывал с группой вьетнамских операторов голландский режиссер Йорис Ивенс, сухощавый, с седой шевелюрой, немного печальный. («Становится грустно, когда оглядываешься кругом, — и стольких людей, с которыми жил и работал, уже нет в живых», — говорил он.) Я встречался с ним в Ханое довольно часто.

— Я никогда не видел такой степени участия народа в войне, всех слоев населения: интеллигентов, крестьян, детей, стариков, женщин! — воскликнул он, когда мы встретились после возвращения. — А ведь я снимал немало войн.

Он делал фильмы о строительстве Магнитки и гражданской войне в Испании (вместе с Хемингуэем), снимал эпизоды антияпонского сопротивления в Китае, конвои судов союзников через Атлантику во время второй мировой войны; Индонезию и Кубу…

Ивенс смог уговорить вьетнамцев отвезти его к семнадцатой параллели. Для него, старика, это был подвиг. Своей силой духа он заслужил глубочайшее уважение всех, с кем имел дело. Ивенс сделал потрясающий полнометражный фильм. Он был откровением для западного зрителя.

— Весь смысл фильма заключается в том, чтобы показать нормальную жизнь людей в ненормальных условиях, их спокойствие в чрезвычайных обстоятельствах.

Вечером перед отъездом председатель административного комитета Виньлиня устроил для нас торжественный прием. Ярко и жарко горели лампы-молнии. «Зал приемов» административного комитета находился в глубоком бункере, совсем недалеко от нас. Мы жили от него в нескольких сотнях метров и не замечали ничего. Подземные ходы и траншеи соединяли бункер со всем округом. Теплые тосты за успех поездки, за дружбу, за победу.