Корень и дикий цветок - [14]

— Тогда палку!

Тези вернулась в горницу. Сердце ее учащенно билось и кровь бежала по жилам все быстрее и быстрее. Стараясь оттянуть время, чтобы дедушка вышел как можно позже, она просто переставляла палки с места на место.

— Палку! Из черного корня! — крикнул старик.

Пришлось принести.

— Я с вами пойду! — сказала она.

Старый Тима ничего не ответил на это; может быть, даже и не расслышал. Сжимая в руке палку, он спустился с крыльца и пошел к сараю. Но только взглянул в ту сторону — и тотчас замер, как в землю врос: сразу за приставной лестницей, шагах в четырех-пяти от нее, стояли волки, их было двое — огромный мохнатый самец и самка, ростом чуть ниже его. Принюхиваясь и скаля зубы, они топтались у двери, за которой в ужасе блеяли овцы.

— Вот эти и спаривались, — сказал старик.

— Ой, они нас заметили! — дрогнувшим голосом произнесла девушка.

— Назад, быстро!

— Вы тоже!

Но старый Тимотеус и не думал отступать. Дрожа от ярости, он приближался к волкам, сопровождая каждый свой шаг словами:

— Корова — моя! А досталась — вам. Овцы — тоже мои! Вам и их подавай?! Нате выкусите!

Обхватив старика за пояс, Тези тянула его назад. Старик разжал ее руки и, не оборачиваясь, с очередным шагом крикнул:

— Домой!

Но было поздно, они уже поравнялись с лестницей, а старый Тима даже на шаг обошел ее. Тези замерла, вцепившись рукой в перекладину.

Все вокруг сияло ослепительной белизной.

И в центре этого слепящего сияния стояли два зверя. Самец, оказавшийся почти лицом к лицу со старым Тимой, чуть заметно присел, готовясь к прыжку; он оскалился, обнажив крупные, невероятных размеров клыки. Чуть поодаль замерла самка, но смотрела она не на старика, а в направлении леса, куда в случае опасности надо бежать.

Перед глазами у девушки вспыхивали и гасли искорки.

— На лестницу, мигом! — не отводя взгляда от волка, сквозь зубы сказал старик.

Судорожно хватаясь за перекладины, Тези стала взбираться. При этом она не отрываясь смотрела на деда. Она была уже на седьмой, а может, и на девятой ступеньке, когда старик медленно поднял черную палку, намереваясь ударить ею самца по голове. Но в этот момент его башмаки на железных подковках вдруг соскользнули с бугорка льда, и, когда палка, опустившись волку на лоб, с треском переломилась, старый Тима навзничь рухнул на землю. Ощерившись, самец тотчас бросился на него и с хрустом перегрыз горло.

Тези вскрикнула; губы и правая нога у нее задрожали, а правую руку, которой она обхватила лестницу, намертво свело судорогой.

Волки ушли.

Стало тихо.

Вскоре из-за леса, пробиваясь сквозь верхушки деревьев, показалось алое солнце.

Багзошский хутор упивался этой сияющей тишиной, но вот со скрипом и стуком к дому подкатила повозка и остановилась. Несколько раз всхрапнули лошади, заскрипели ворота, и кто-то, насвистывая, вошел во двор. Это был Ференц Колокан, в руке он нес палку из дикой вишни. У крыльца остановился, подивившись глухой тишине, царившей на хуторе, и, увидев, что дверь в дом приоткрыта, негромко позвал:

— Дядюшка Тима!

Не получив ответа и не заметив какого-либо движения в доме, Колокан решил, что хозяева, должно быть, в хлеву и поскольку они там оба, то, скорей всего, что-то случилось с коровой. Он направился к сараю и почти тотчас заметил на лестнице Тези. Она не стояла, а как бы повисла на ней, одетая по-домашнему, с растрепавшимися на ветру волосами. Внезапное и недоброе предчувствие возникло в душе, но не успел он его осознать, как дыхание перехватило: приблизившись к лестнице, он увидел скорчившегося на земле старого Тимотеуса.

— Боже правый! — вырвалось у Фирко.

Однако взгляд его тотчас устремился вверх, туда, где стояла на лестнице девушка.

— Тези! — позвал он ее.

Тези молчала; качая головой из стороны в сторону, она то и дело вздрагивала и зябко поджимала босую правую ногу, с которой туфелька соскочила в снег. Колокан бросил палку из дикой вишни к стене сарая и одним махом взлетел на лестницу, чтобы снять девушку. Это оказалось не так-то просто сделать, потому что руку, которой она держалась, свело судорогой и сама она разжать ее не могла. Не сразу удалось это и Колокану; наконец он обхватил девушку, осторожно спустил на землю и отнес в дом.

В горнице он уложил ее на диван.

— Тези, цветочек… — произнес он.

Девушка не ответила; сознание еще не вернулось к ней, и глаза-озера излучали лишь тусклый, словно просачивающийся сквозь толстый слой ила, свет. Он погладил ее, надеясь привести в себя, но Тези по-прежнему только часто и тяжело дышала, глядя в потолок затуманенным взором. Судорога, однако, прошла, рука лежала спокойно, и нога уже не дрожала так сильно, как раньше. Все же надо бы ее к доктору, подумал Колокан и, легко подняв девушку, понес на сильных своих руках в повозку. Но так получилось, что, когда он проходил под застрехой, огромная сосулька клинком блеснула перед глазами и, ударившись оземь, разлетелась вдребезги. От неожиданности Колокан остановился как вкопанный, и в этот момент девушка, очнувшись, стала кричать, брыкаться, царапаться и кусать его за руку.

— Не хочешь ехать? — спросил он.

— Горлинка, горлинка! — кричала девушка.