Корабль отплывает в полночь - [318]

– Нет, – возразил Джек Пенроуз, – замок в двери, что ведет на крышу, не защелкнется без вашей помощи. Он брал меня с собой несколько раз и всегда оставлял дверь приоткрытой, а когда мы возвращались, захлопывал ее. И даже если вы окажетесь на крыше без ключа при запертой двери, всегда можно спуститься по наружной пожарной лестнице.

– Это правда, – согласился Брин, задумчиво хмурясь.

Доктор Льюисон усмехнулся собственным мыслям о том, как легко молодые люди предполагают у других такую же хорошую спортивную форму. Джоан Майлз представила себе, как овальный космический челнок бесшумно приземляется на бледный дегтебетон при свете Луны Убийц, как в его глянцевом корпусе открывается люк, а старина Гай Мэннинг отвешивает вежливый поклон и забирается внутрь. «Ему не понадобились ключи от двери, чтобы спуститься с крыши, – подумала она. – И вообще больше не нужны были никакие земные ключи, если он отправился в это путешествие».

А вслух она сказала вот что:

– Он всегда прищуривался и крутил головой из стороны в сторону, когда разглядывал город. Сначала меня это удивляло, но потом я поняла, что он старался выстроить в ровные линии все, что видел: дома, флагштоки, облака, звезды. И точно так же крутил головой, когда смотрел в бинокль. Однажды он сказал мне, что изучает все звезды, не только созвездия, но и маленькие группы, из которых они состоят и которые сами часто похожи на созвездия. Он сказал, что этим делом можно заниматься всю жизнь. У него был геометрический склад ума.

Саркандер негромко фыркнул:

– Старики постоянно проверяют свое зрение, стараясь доказать себе, что с ними все так же хорошо, как прежде… или еще лучше.

– Он очень заботился обо всех своих ощущениях, – вступился за Мэннинга Джек Пенроуз, – это больше напоминало исследования. И очень внимательно относился к деталям. Он наблюдал за городом так, словно это была важная работа.

– Как все старики, – сказал Саркандер. – Вам ведь приходилось видеть их бледные лица, выглядывающие из окна или из тени крыльца. Они наблюдают за своим маленьким миром, своим микрокосмом, где каждый из них становится богом. И ждут, когда их маленький мир начнет разрушаться. Это единственное занятие, которое у них осталось.

– Мистер Мэннинг все больше и больше погружался в расстояния и время.

Это и в самом деле было самым правильным описанием жизни Гая Мэннинга. Прежде он много путешествовал, изучая таким образом расстояния. Ему нравилось смотреть на море, и эта потребность выражалась в любви к географическим картам. Он измерял по ним расстояния с помощью маленькой линейки из слоновой кости. Выйдя на прогулку, он направлялся к ближайшему холму или другой возвышенности, откуда мог видеть расстояния, открывавшиеся перед ним по мере подъема. И с ним всегда оставались звезды, что появлялись в бесконечной дали по ночам, или облака, заполнявшие собой расстояния среднего диапазона. Одно время его интерес сместился к внутренностям соборов, сборочных цехов, где могли летать небольшие самолеты, и внеземных сооружений, подобных тем, что предсказали Артур Кларк в «Свидании с Рамой» и Джон Варли в «Титане».

Так же обстояло дело и со временем. В какой-то момент Мэннинг чрезвычайно заинтересовался стенными часами. Будь у него больше денег, он наверняка стал бы коллекционером и весь его дом наполнился бы тиканьем и звоном. Но в конечном счете, его всегда притягивали простые, обычные способы измерения времени, настройка наручных часов и будильников, сигналы, возвещающие время суток, точный отсчет секунд, определение длительности момента пробуждения (важное звено, соединяющее субъективное с объективным, воображаемое с реальным, микрокосм с макрокосмом), а также неспешное круговое движение звезд по небесному циферблату.

– Его никогда не интересовали цифровые часы, – заметил доктор Льюисон. – Особенно такие, на которых не видно ничего, кроме пустого черного экрана, пока не нажмешь кнопку. Меня, к слову сказать, тоже. Он предпочитал самые простые часы: прямые черные цифры через равные промежутки, минутные деления на внешней окружности и три стрелки.

– Я знаю, – согласилась Джоан Майлз. – Как он говорил, так можно заглянуть в лицо времени, оценить его выражение и понять, что оно замышляет.

Джек Пенроуз поднял глаза, что-то вспоминая, потом начал:

– Однажды он пересказал мне один из своих снов. Он стоял на абсолютно плоской равнине, покрытой мелким серебристым песком. Освещение было самым обычным, но он понимал, что находится в пустыне. Он ощущал спиной инфракрасные лучи чрезвычайно горячего солнца, периодически обжигавшие его сквозь тонкий облачный покров. При каждом тепловом ударе плотно утоптанный песок под ногами начинал быстро дрожать, как при землетрясении, – примерно шесть упругих толчков на один удар сердца. Вокруг был туман, который медленно поднимался вверх. Поначалу он не увидел ничего, кроме серебристой, мелко вздрагивающей равнины, которая уходила в бесконечность по всем направлениям. Он почувствовал жуткое одиночество. Туман продолжал рассеиваться, и вот впереди – примерно в двух милях, по его подсчетам, – показалась широкая квадратная башня. На самом деле она напоминала форт. Он различил два темных, довольно тонких крыла, выступавшие из башни на многие мили, – подвесить их таким образом казалось совершенно невыполнимой задачей. Он едва разглядел вдали край одного из крыльев. Затем перевел взгляд на второе крыло, более длинное, продолжил наблюдать, и ему показалось, что оно очень медленно приближается к нему, плывя над серебряным песком. Туман поднялся еще выше, и он заметил тень, быстро бежавшую по равнине в его сторону. Он поднял голову и увидел третье крыло, выше двух других, которое рассекало туманный воздух, словно огромная вращающаяся коса. Он посмотрел на свои часы, чтобы определить скорость косы, но увидел секундную стрелку, которая быстро ползла по серебряному циферблату, и сообразил, где находится.