Корабль отплывает в полночь - [316]

Знаете, нам понадобилось немало времени, чтобы определить это окольным путем, хотя у меня была прекрасная, пусть и небольшая астрономическая библиотека. Если вам необходима конкретная отправная точка, ее никогда не оказывается в тех книгах, что есть под рукой. (Мы выяснили расстояние до афелия почти сразу – 3 283 000 000 миль, но направление оставалось для нас тайной.)

Но потом из маленькой книжки Вилли Лея[188], выпущенной издательством «Макгроу-Хилл» в 1969 году, мы наконец выяснили, что перигелий кометы Галлея – точка наибольшего приближения к Солнцу – находится в Водолее. Значит, афелий нужно было искать в противоположном знаке зодиака – во Льве.

– Но это не может быть Лев, – негромко сказал я, – потому что угол наклона кометы Галлея к эклиптике равен почти восемнадцати градусам… она подлетает к Солнцу снизу – с юга от плоскости планет. Восемнадцать градусов к югу от Льва – куда это нас приведет?

Это привело нас, как быстро показала карта звездного неба, в созвездие Гидры рядом с Альфардом, Одинокой звездой. Мы с Хэлом надолго погрузились в потрясенное молчание, а тем временем мой мозг автоматически отметил, что даже медленное смещение точки, заинтересовавшей Франсуа, от южной части Девы к Альфарду, в направлении Рака, полностью совпадает с обратной орбитой кометы Галлея. Та движется по такой длинной и узкой эллиптической дорожке, что все время остается в одном квадранте относительно Земли, за исключением тех месяцев, когда облетает Солнце.

Но я буду вечно благодарен маленькой книжке Лея, указавшей мне путь, хотя в ней и обнаружилась грубая ошибка: как утверждается на странице сто двадцать два, время задержки радиосигнала до Сатурна составляет тринадцать с половиной часов, а на самом деле – примерно один час двадцать пять минут. Вероятно, в ходе вычислений запятая в десятичной дроби сдвинулась вправо. Но факт запаздывания сигнала был очень важен для следующего вопроса, который я задал, как только мы с Хэлом снова обрели способность говорить.

– Теперь понимаешь, почему Франсуа требовалось двенадцать часов для получения ответов в пятидесятом году? – спросил я, чувствуя, как подрагивает мой голос. – Так вот, комета Галлея была в афелии в сорок восьмом. Двенадцать часов – время, необходимое, чтобы принять сигнал с Плутона или с его орбиты: шесть часов туда и шесть обратно, со скоростью света. То же самое с десятью часами для ответа в тридцатом и семидесятом годах.

– Или, может быть, телепатические сигналы тоже идут со скоростью света, – тихо ответил Хэл. Затем затряс головой, словно пытался ее прочистить, и резко заявил: – Но это же нелепо! Ты сознаешь, что мы тем самым допускаем, будто комета Галлея – это своего рода космический корабль, целый мир в космосе, живой, высокоцивилизованный и компьютеризованный… И возможно, память об этом медленно возвращается к людям каждый раз, когда комета приближается к Солнцу?

– Или космическое кладбище, – вставил я, нервно смеясь, чуть ли не хихикая. – Группа из пяти мавзолеев, образующая ядро кометы… хотя это невозможно разглядеть ни в какой телескоп – когда комета приближается к Солнцу, она окружена оболочкой из нагретых газов и пыли. Помнишь, что сказал однажды Франсуа о призраках компьютеров? Почему в захоронениях межзвездной империи не могут быть погребены компьютеры или их изображения? И одному Богу известно, что еще. Как египтяне клали в гробницы изображения слуг и орудий труда, даже не подозревая, что бородатый метеор, призраком пролетавший по небу душными иссиня-черными египетскими ночами каждые семьдесят шесть лет, – это еще один склеп. Вспомни о космическом сне Франсуа. Очень яркая звезда в нем точно подходит под описание Солнца, увиденного с орбиты Плутона. А все газы и пыль на таком расстоянии должны вмерзнуть в поверхность пяти многоугольников, не образуя оболочки, мешающей их рассмотреть.

– Но это всего лишь сон! – запротестовал Хэл. – Фред, из сказанного тобой следует, что там существует древняя кометарная цивилизация и все мы в каком-то смысле ее дети.

– Хвост кометы Галлея коснулся Земли в тысяча девятьсот десятом году. Давай проверим точную дату, – нетерпеливо предложил я.

Это мы установили быстро: 19 мая 1910 года.

– За девять месяцев до рождения Франсуа, день в день, – потрясенно произнес я. – Хэл, помнишь, что он говорил про семя богов – или царей межзвездной империи, – плывущее среди звезд?

– Точно так же, как Марк Твен (может быть, и старина Француз Пит тоже) родился в тысяча восемьсот тридцать четвертом году, во время позапрошлого приближения кометы Галлея, а умер в тысяча девятьсот десятом году, – подхватил Хэл, чье воображение разыгралось не меньше моего. – И вспомни две его странные последние книги: «Таинственный незнакомец», о человеке откуда-то извне, и «Путешествие капитана Стормфилда в рай» – на комете! Или опубликованный после его смерти рассказ «Возлюбленная из страны снов», о пронесенной через всю жизнь любви к пятнадцатилетней девушке… Фред, там было предположение о какой-то странной форме перевоплощения или передачи знаний…

Не хочу писать подробно обо всех диких идеях, которые мы с Хэлом выдвигали прошлой ночью. Все они были достаточно очевидными, мучительно безумными и крайне нелепыми, и только время может подтвердить их или опровергнуть. О, как бы я хотел знать, где сейчас Франсуа, чем занят его сын и будет ли запущен тот зонд, что должен облететь вокруг Юпитера!