Корабль - [49]

—Так тому и быть, я буду здесь, с тобой, и никуда не уйду, а ты спи. Тебе нужен Сон, так что не обращай на меня внимания и засыпай.

После этого я встал, чтобы потушить свет и закрыть окно, которое напускало в комнату холодный воздух. Мигом вернувшись к Вите, я укрыл её получше одеялом, взял её руку и сел возле кровати. Довольно быстро она уснула, и я, сколько ни пытался побороть Сон, задремал. Так прошла эта роковая ночь.

27

Серое тучное утро приветствовало меня из окон Виты, когда пронёсся звон. Очнувшись, я мигом поднял свою повисшую голову. Сильно ныли мышцы шеи и спины. Вита открыла глаза, и я тут же поцеловал её, пытаясь как-то скрасить такое серое пробуждение. Выглядела она всё так же плохо или даже хуже, я не мог разобрать наверняка. Было ясно одно – лучше ей не стало, но я всё же спросил Виту: «Солнце проснулось, вот и ты тоже… Как ты себя сегодня чувствуешь?» Она прошептала что-то невнятное, повергнув меня в ужас, который я старался не показывать. Вита почти что совсем потеряла голос. Я видел, как она напрягала свои связки в попытках что-то сказать, но ничего, кроме жуткого мычания, не выходило. Грусть нанесла по мне сокрушительный удар, и страх подступил к горлу, но я не подавал виду. На её невнятное бормотание я нежно улыбнулся, поцеловал Виту снова и ласково сказал: «Дорогая моя Вита, солнце уже встало, но тебе будет всего лучше ещё поспать, чтобы, проснувшись после отдыха, снова озарять меня. Просто спи и ни о чём не думай. Я уверен, ты голодна, а даже если не голодна, я принесу тебе поесть, поверь, сейчас ты нуждаешься в этом как никогда прежде». Произнеся это, я погладил её головку, еле сдерживая слёзы, и дождавшись, когда она вновь уснёт, пошёл в столовую.

Я аккуратно открыл дверь и, так же аккуратно прикрыв её, вышел в коридор, заполненный счастливыми голосами проснувшихся людей. Словно чужак, я пробирался через восхищённую радостью нового дня толпу. Мои движения поражало горькое сознание всей той беспомощности перед происходящим с Витой. Если бы потребовалось, я был готов сделать что угодно, чтобы облегчить её состояние, даже отдать свою жалкую жизнь на растерзание этим безумным людям вокруг, но такой возможности я был лишён. Всё, что я сейчас мог, – это принести Вите невыносимые отходы в попытке как-то укрепить её слабое тело. Кошмар обступил меня со всех сторон, как и мысли о том, что с минуты на минуту я сойду с ума, если не укроюсь от вездесущего шума многочисленных гнусных ртов. Тогда я, пребывая в безумии, запою, словно ранняя птица, о всех прелестях нашего существования, воздавая хвалу и почёт этому миру и в первую очередь великому и бесконечному в своей красоте и мудрости Кораблю. Мои руки тряслись, когда я стоял и молящим взором в надежде на несказанное благоволение случая упрашивал неумолимую в своей глупой жестокости женщину, выдававшую еду. Безуспешно я вымаливал её дать мне две порции отвратительной гадкой похлёбки, на что она раз за разом отвечала мне: «Не положено! Ишь ты, какой умный нашёлся! Бери, что дают, или убирайся отсюда прочь!» Никакие мои слова о том, что есть девушка, которая больна, девушка, которая лежит лишённая всяких сил и голодная в своей каюте, не помогали. Сколько я ни изливал тупой бабе свою душу, говоря, что должен накормить Виту, она неизменно отвечала: «Не положено! Сколько ты, малец, ещё будешь морочить мне голову бреднями? Думаешь, я настолько глупа, что меня можно надуть этими нелепыми россказнями? Бери одну порцию и проваливай давай!»

Когда уже все люди позади меня гудели словно пчелиный рой, мне ничего не оставалось, кроме как взять одну жалкую порцию выдаваемого здесь дерьма и выскользнуть скорей из этой клетки диких зверей. Я пронёсся, как облупленный, сквозь череду коридорных развилок и поворотов и добежал до двери Виты. У неё я замер точно столб и лишь тогда зашёл, когда совсем утихомирился. Она лежала недвижимо в постели. Я тихо закрыл дверь. Лучи солнца вовсю освещали день и струились в комнату, вгрызаясь в стены и затуманивая рассудок. Я сел подле кровати и, выдохшись, задремал.

28

Жирный лоб женщины исказился гневными морщинами, и объёмная капля пота медленно скатилась по её недовольному лицу. Я долго всматривался в это лицо, примечая плотно забитые жиром и оттого сильно раздувшиеся поры, болтающийся маслянистый второй подбородок, показавшийся мне схожим с чем-то вроде ошейника. Она смотрела на меня сверху вниз. Тучное выражение её лица выглядело словно страшная гримаса человека, жаждущего расправы и насилия. Капля пота упала на пол возле моих ног и тем отвлекла на мгновение моё внимание. Я видел, как она разлетелась вдребезги о ровное покрытие, и в этот момент сверху прогремел гневный голос: «Вздумали, значит, упорствовать? А ну живо отдайте мне тарелку!»

Я не понимал, чего она хочет. Будто в пьяном бреду, я завертел головой, пытаясь разобраться в происходящем. Быстро бегая, мои глаза жадно рыскали вокруг, и тут взор мой упал на тарелку в своих руках. В ней была по праву полагающаяся порция еды, выдаваемая всем на Корабле. Всматриваясь в тарелку, я ждал, чем всё закончится. Всё всегда разрешается, разрешение всякой ситуации всегда таится в самой ситуации, и сейчас оно должно было быть где-то близко, но я не знал где.