Корабль - [22]

Шрифт
Интервал

, как сумасшедший, пытаясь себя приободрить. Звёзды становятся всё ближе, как и то, что зародилось подо мной. Озираясь со страхом вниз, я вижу, как лестница стремительно погружается в мутную чёрную воду. Меня овеивает вонючий тёплый воздух. Я бегу. Хоть Звёзды и недостижимы, сколько бы времени я ни имел, и от участи моей мне ни за что на свете не убежать, я всё равно бегу. Бегу, несмотря на бессмысленность. «Ну что же это! Звёзды больше не приближаются… Они и не приближались! И лестница никак не кончается… Да ведь у неё и не может быть конца! Я дурил себя всё время, что поднимался! Сейчас я погибну, и в глубине души я знал, что так оно и будет! Я берёг себя от этих мыслей, я не смотрел наверх! Пока я себя обманывал, у меня была надежда, а потом душу мне грели Звёзды и мои Грёзы… Ступая на эту лестницу, я ещё не знал, как это закончится… Да и знать не мог! Но оставь я потом свои надежды, я бы даже не увидел эти прекрасные, волшебные, сулящие бессмертие Звёзды!» Мысли разрывают мои голову и сердце, а я всё бегу и бегу, пока внезапно не спотыкаюсь и, ударившись головой о металл под ногами, не падаю стремительно вниз. В один миг вода поглощает меня и утягивает в свои пучины.

10

«Я жив! – крикнул я, резко раскрыв глаза и увидев знакомый потолок. – Это Сон, всего лишь какой-то глупый, ничтожный Сон… Поразительно, как человек может пугаться всяких странных небылиц… До чего же страшная небылица… Но нечего об этом и думать! Нужно скорее встать и поспешить на завтрак, чтоб уж хоть сегодня не выслушивать проповеди об ответственности. Да, спаси меня случай от этой чепухи!» Я представил, как Сервус начинает в очередной раз рассказывать все эти свои бредни, притом с очень серьёзным лицом, и мне стало смешно. Посмеиваясь, я вылез из кровати. В то утро у меня было на удивление хорошее настроение, даже несмотря на то, что переживания, связанные с кошмарным Сном, норовили затащить меня в мрачные размышления. Я не позволял им сделать это со мной, я берёг себя от этих мыслей… Подняв свою помявшуюся одежду с пола и одевшись, я выскользнул из каюты и пошёл в столовую.

Снова толпа, снова духота, снова порция омерзительного нечто. Надо было признать, что блюдо изменилось, но у меня и не было ни малейшего желания рассматривать его. Я посчитал, что так будет лучше. «Незачем мне это видеть, ведь всё равно придётся съесть», – подумал я

Сидел один, затем подсел Ридик. Сначала я обошёлся с ним лишь парой стандартных фраз вроде «доброе утро» и сидел молча, не слушая, что он рассказывал. Меня всё никак не отпускало чувство невероятного страха, вызванного Сном. Жутко хотелось узнать, снится ли что-нибудь подобное другим.

Немного помедлив и подумав, я не удержался и спросил:

—Слушайте, Ридик, а вам снятся сны?

Он был весьма удивлён моим вопросом, как, впрочем, и тем, что я вообще с ним заговорил.

—Да, – ответил он почти сразу. , снятся. Чё б им не сниться-то! Дело это обычное, простое. Иногда, конечно, и не снятся. Всякое, блин, бывает. А почему спрашиваете?

—Да так… Мне приснилось кое-что, и я сижу, думаю теперь об этом. Стало вот интересно спросить, приходят ли к вам сны. Но спросил я это лишь для начала. Мне хочется послушать о том, что именно вам снится. Были ли у вас такие сны, которые пугали бы до глубины души? Такие сны, которые врезались бы в память и оставляли вас в раздумьях? Может, заставляли бы переживать о чём-то или радоваться? Прошу, расскажите мне про какой-нибудь такой Сон, если он у вас, разумеется, был, , пытаясь как можно доходчивее донести суть своего вопроса.

Видно было, как он смутился. Ридик старался припомнить хоть что-нибудь, но, судя по всему, безуспешно. Так как он боялся упустить наклёвывавшуюся со мной беседу, Ридик попытался как можно скорее ответить. Вышло всё это, естественно, коряво и комично, но мне было интересно услышать, что он ответит, и я приготовился. Ридик приступил к рассказу:

—Ну я даже не знаю. Даже не знаю, как сказать, как лучше вам всё это рассказать. Я примерно понял, о каких снах вы говорите. Я, конечно, знаю такое. Скажу по секрету, а вы только никому, пожалуйста, не рассказывайте об этом! Однажды, – он принизил голос и стал говорить чуть ли не шёпотом. – Однажды, например, приснилось, будто я теперь шеф… Представляете себе такое? Мне самому не верилось, что такое может быть, и такого, конечно, быть не может. Только во Сне… Несколько дней я ходил потом такой счастливый. Прям улыбки нельзя было убрать с лица. И все спрашивали меня, что это я такой счастливый, а я отвечал, что не знаю я. Просто так радостно, вот и всё. Мне, конечно, не верил никто, но я не рассказал никому, потому что глупость это какая-то, чтобы я и шеф-поваром стал! Вот такой был Сон у меня… – сказал он и умолк ненадолго, задумавшись о чём-то.

Я тем временем начал есть. Вкус блюда был уже другой, но ощущения вызывал всё такие же гадкие. Главным ингредиентом снова была рыба. Я старался не думать об этом, не чувствовать, переключиться и всеми силами пытался внушить себе равнодушие. Тут вдруг Ридик продолжил:

—Ещё один был Сон. Только он уже вообще очень личный, но я как бы доверяю вам, Сигниф. Не рассказывайте никому, пожалуйста, а то мне будет ну стыдно, очень даже.


Рекомендуем почитать
Концептуальные революции в науке

"В настоящее время большая часть философов-аналитиков привыкла отделять в своих книгах рассуждения о морали от мыслей о науке. Это, конечно, затрудняет понимание того факта, что в самом центре и этики и философии науки лежит общая проблема-проблема оценки. Поведение человека может рассматриваться как приемлемое или неприемлемое, успешное или ошибочное, оно может получить одобрение или подвергнуться осуждению. То же самое относится и к идеям человека, к его теориям и объяснениям. И это не просто игра слов.


Семнадцать «или» и другие эссе

Лешек Колаковский (1927-2009) философ, историк философии, занимающийся также философией культуры и религии и историей идеи. Профессор Варшавского университета, уволенный в 1968 г. и принужденный к эмиграции. Преподавал в McGill University в Монреале, в University of California в Беркли, в Йельском университете в Нью-Хевен, в Чикагском университете. С 1970 года живет и работает в Оксфорде. Является членом нескольких европейских и американских академий и лауреатом многочисленных премий (Friedenpreis des Deutschen Buchhandels, Praemium Erasmianum, Jefferson Award, премии Польского ПЕН-клуба, Prix Tocqueville). В книгу вошли его работы литературного характера: цикл эссе на библейские темы "Семнадцать "или"", эссе "О справедливости", "О терпимости" и др.


История западного мышления

Эта книга — сжатая история западного мировоззрения от древних греков до постмодернистов. Эволюция западной мысли обладает динамикой, объемностью и красотой, присущими разве только эпической драме: античная Греция, Эллинистический период и императорский Рим, иудаизм и взлет христианства, католическая церковь и Средневековье, Возрождение, Реформация, Научная революция, Просвещение, романтизм и так далее — вплоть до нашего времени. Каждый век должен заново запоминать свою историю. Каждое поколение должно вновь изучать и продумывать те идеи, которые сформировало его миропонимание. Для учащихся старших классов лицеев, гимназий, студентов гуманитарных факультетов, а также для читателей, интересующихся интеллектуальной и духовной историей цивилизации.


Полемика Хабермаса и Фуко и идея критической социальной теории

Занятно и поучительно прослеживать причудливые пути формирования идей, особенно если последние тебе самому небезразличны. Обнаруживая, что “авантажные” идеи складываются из подхваченных фраз, из предвзятой критики и ответной запальчивости — чуть ли не из сцепления недоразумений, — приближаешься к правильному восприятию вещей. Подобный “генеалогический” опыт полезен еще и тем, что позволяет сообразовать собственную трактовку интересующего предмета с его пониманием, развитым первопроходцами и бытующим в кругу признанных специалистов.


Онтология трансгрессии. Г. В. Ф. Гегель и Ф. Ницше у истоков новой философской парадигмы (из истории метафизических учений)

Монография посвящена исследованию становления онтологической парадигмы трансгрессии в истории европейской и русской философии. Основное внимание в книге сосредоточено на учениях Г. В. Ф. Гегеля и Ф. Ницше как на основных источниках формирования нового типа философского мышления.Монография адресована философам, аспирантам, студентам и всем интересующимся проблемами современной онтологии.


От знания – к творчеству. Как гуманитарные науки могут изменять мир

М.Н. Эпштейн – известный филолог и философ, профессор теории культуры (университет Эмори, США). Эта книга – итог его многолетней междисциплинарной работы, в том числе как руководителя Центра гуманитарных инноваций (Даремский университет, Великобритания). Задача книги – наметить выход из кризиса гуманитарных наук, преодолеть их изоляцию в современном обществе, интегрировать в духовное и научно-техническое развитие человечества. В книге рассматриваются пути гуманитарного изобретательства, научного воображения, творческих инноваций.