Контрудар - [33]

С улицы доносились голоса. Один, сиплый, сказал: «Под Рагузами двух краснопузых посекли. Посмотрим, господин урядник, какого карася нам бог послал зараз», а другой отвечал басом: «Белкин, пока мы будем займаться с краснопузым, пошеруди хозяина насчет самогона. Что-то в горлянке пересохло».

«Кого же это они посекли под Рагузами? Неужели наших людей с поста? — притаившись в сенях, подумал Дындик. — И впрямь попал я в капкан. Как мне из него выбраться?» Но главное, что понял моряк перед лицом настоящей опасности, — он не ощущал ни капельки страха. Не то что там, на дороге, когда, созданная его воображением, шла на него в атаку призрачная конница.

Мысль работала четко, сердце не прыгало.

В первый момент он подумал, что надо куда-то заткнуть полевую сумку с пакетом, деньгами, печатью. Спрятать в какую-нибудь щель партбилет, а потом можно объявить себя мобилизованным. Но в самые страшные и словно бы безвыходные минуты чутье подсказывает человеку, что это еще не тот миг, когда обрываются нити судьбы. Такое состояние переживал Дындик. Он мог бы бросить в казачью ватагу гранату, пользуясь внезапностью, открыть огонь из карабина, одних уложить, на других нагнать панику. Все же он у себя дома, а шкуровцы в чужом тылу. Но главное — надо доставить пакет по назначению.

С грохотом под ударом сапога раскрылась дверь, заслонив собой притаившегося у стены моряка.

— Белкин, чиркни спичкой! — крикнул бас.

— Последнюю извел давеча, господин урядник, — отвечал сиплый голосок.

— Ну и черт с тобой, молокосос. А еще белореченцем прозывается.

Туго было со спичками в Советской России, где хотя и с грехом пополам, все же работала промышленность. Но еще хуже приходилось белякам: на их территории вовсе не было спичечных фабрик.

Ватага через вторую дверь ринулась в избу. Выждав секунду, Дындик выскользнул из-за укрытия, спустился на цыпочках по ступенькам крыльца и, выхватив на ходу клинок, бросился через двор на улицу. У ворот, рядом с его жеребцом, стоял на привязи высокий дончак. Прочие кони, непривязанные, сложив морды на круп и на шею дончака, толпились возле.

Моряк взмахнул клинком, рассек сначала привязь чужого коня, а затем и своего Серого. Вогнал шашку в ножны. Схватил обрывки поводьев, вскочил в высокое казачье седло и, дав коню шпоры, направил его вдоль улицы. Дончак, не пробовавший никогда шпор, которых казаки не носят, летел как угорелый. Повинуясь стадному чувству, ринулись вслед за дончаком казачьи кони. За Серого Дындик был спокоен. Жеребец пойдет за ним и на край света.

Дружный топот копыт всполошил белореченского урядника. Чертыхаясь и матерясь, он, клича за собой станичников, покинул избу, так и не успев ни поймать карася, ни раздобыть самогона. Выскочив на улицу, лопоухий деникинец припал на колено и, целясь в смутно маячивший вдали табун, стал рвать тишину хлопками беспорядочных выстрелов.

А кавалькада из дюжины коней и одного неустрашимого всадника уже оставила позади себя Капканы. Словно вырвавшиеся из преисподней грозные чудовища, неслись в сплошном мраке резвые дончаки, не отставая от своего вожака — гордости белореченского урядника.

Дындик, возбужденный бешеной скачкой и опьяненный бесспорной удачей, — шутка сказать, такие богатые трофеи неслись за ним вскачь, — запел во все горло:

Ах, зачем эта ночь

Так была хороша,

Не болела бы грудь,

Не страдала душа…

11

Хотя появившиеся на улице две молодые поповны вцепились в рясу отца, пытаясь увести его в дом, служитель церкви, проявив неожиданную для своей профессии прыть, через свой двор и прилегающий к нему ракитник вывел красных всадников в Кобцевский лес.

Поведение священника не удивило ни Борового, ни Алексея. В ту пору насчитывалось уже много попов-расстриг, лучше других знавших, что «религия — это опиум для народа».

Боровой и сопровождавшие его люди, двигаясь лесом, без дорог, лишь перед самым рассветом добрались до Рагуз. На крыльце штаба бригады стоял запыленный Дындик.

Надвинув поглубже фуражку, он печально сказал:

— Вот и сдал комбригу пакет! Я думал, застану их в постели, а они на столе.

— Что такое? — удивился комиссар. — С каким пакетом?

— Да вот видишь, товарищ Михаил…

— Товарищ политком эскадрона, — прервал его Боровой, — запомните! Здесь я вам не товарищ Михаил, а комиссар дивизии. Мы сейчас не на собрании, а при серьезном военном деле…

— Виноват, товарищ политкомдив, — продолжал, подтянувшись, моряк, — весь эскадрон в наряде. А тут оперативные бумаги везти. Ну и взялся я лично доставить. Комбриг и политком зарублены… — понизил голос Дындик.

Начав свой доклад, Петр намеревался рассказать все, что случилось с ним по пути из Казачка в Рагузы. Хотел он и похвалиться своими трофеями. Но, услышав суровую отповедь комиссара дивизии, замкнулся, как только сообщил основное…

Боровой с Алексеем вошли в штаб. Те, с которыми они недавно беседовали, следуя в Кобцево, лежали на сдвинутых столах, со скрещенными окровавленными руками, с глубокими сабельными ранами на голове.

— Ездили на проверку полевых караулов и нарвались на казачий разъезд, — пояснил начальник штаба бригады.

Алексей глубоко вздохнул: