Контрреволюция - [94]

А на деле люди, одержимые таким психозом, видели, что французы стремятся установить нормальные политические и коммерческие сношения с Советским Союзом. И в лице неуравновешенного или даже ненормального Горгулова этот психоз вылился в акт бессмысленной мести за невыполнение моральных обязательств – вылился в убийство президента Республики.

Помимо нападений и оскорблений «виновников» революции, в среде контрреволюционеров велась междоусобная полемика в печати. Один из лидеров кадетской партии, еще в дореволюционное время бывший под подозрением в «правизне», посол Временного правительства во Франции Маклаков в своих воспоминаниях преподнес целый обвинительный акт кадетской партии и ее вождю Милюкову. По мнению Маклакова, кадеты виноваты в том, что вместо того, чтобы помочь правительству, когда в 1906 году Витте звал их в министерство, они продолжали держаться оппозиции и сами лили воду на колесо революционеров. Милюков возражал ему на страницах своей газеты «Последние Новости», в которой он с неизменным упорством отстаивал принципы западноевропейского парламентаризма. К Белому движению на Юге России «Последние Новости» относились как-то условно; во всяком случае, в этой газете встречались статьи, дискредитирующие Добрармию.

Газета Бурцева «Общее Дело»[290], издававшаяся в начале двадцатых годов в Париже, занималась главным образом подбором всякого рода обвинений против большевиков.

Газета «Возрождение»[291] имела некоторый монархический уклон, без выставления, однако, определенного кандидата на престол. Газета охотно припоминала «кадетские» грехи в прошлом, способствовавшие зарождению революции.

Припоминая все эти искания «виновников» революции в своей же контрреволюционной среде, мне обыкновенно приходят на память рассуждения одного из героев исторической повести Виктора Гюго «93 год»[292]. В ней маркиз Лантенак[293] утверждает, что никакой революции не было бы, если бы своевременно повесили Вольтера[294] и отправили Руссо[295] на галеры. В эмиграции было много русских Лантенаков, которые были искренно убеждены в том, что, если бы вовремя повесили Милюкова и отправили на поселение в Сибирь Родзянко, 1917 год прошел бы без всяких потрясений.

В 1921 году, после окончательного разгрома Белого движения, вся масса беженцев, покинувших родину, расползлась по всем странам Европы. Большинство, ядро армии, осело в Югославии, где правительство пошло навстречу нуждам эмигрантов, с особой заботой о начальствующих лицах. Генералами старшим офицерам было предоставлено местожительство в имениях австрийских помещиков, в той части страны, которая отошла к Югославии в результате войны. Младшее офицерство и солдаты стали на работу в различных предприятиях.

Эмигранты, вывезшие с собой валюту или какие-нибудь драгоценности, потянулись дальше. Представители левых политических течений направились в Чехословакию, правые – в Германию, во Франции собрались самые разнообразные элементы.

В Париже обосновались: светский Петроград, офицеры гвардейских полков, финансовые тузы, члены законодательных палат, политические деятели всех направлений от эсеров до крайних правых включительно. В Париже находились и штабы политических организаций, возглавлявших эмигрантскую массу.

Во главе остатков Добрармии стала организация Российских военных сил[296], получившая известность под сокращенным наименованием «РОВС». Руководил ею первоначально сам Врангель, после его смерти – Кутепов[297], а после загадочного исчезновения Кутепова – генерал Миллер[298].

Я не входил в эту организацию, и подробности ее деятельности мне неизвестны. Знаю, что там поначалу преобладали «активисты», стоявшие за продолжение борьбы с большевиками всеми возможными средствами. Генерал Миллер, сменивший Кутепова, в первую голову ставил заботу о создании приемлемых материальных условий жизни для всех чинов армии.

РОВС обладал довольно значительными средствами, полученными при реализации имущества, вывезенного из Крыма при эвакуации армии.

Идеологическое руководство остатков Добрармии главарями РОВСа было довольно слабым. Своего печатного органа РОВС во Франции не имел, а те брошюры и листовки, которые печатались в Югославии, интереса не вызывали. Лозунги РОВСа оставались те же, которые фигурировали при Деникине в Екатеринодаре и в Ростове в разгаре Гражданской войны. По-прежнему твердили о «Великой, Неделимой» и о борьбе с большевиками. Однако по мере того, как креп Советский Союз, как все яснее становилось, что кроме разрушения старой государственности большевики начинают воздвигать на ее месте нечто величественное, новое, – лозунг «Великая, Неделимая» терял значительную часть своего смысла. Еще в начале 1919 года я доказывал Романовскому, что как мы хотим великой России, так и большевики стремятся создать сильную страну, если не «неделимую», так, во всяком случае, крепко спаянную. Тогда к моим словам можно было отнестись как к предположению, теперь для очень многих становилось ясным, что большевики не только разрушители, а при таких условиях борьба с ними утрачивала главное основание и становилась непонятной.