Коншарский стрелок - [5]

В какой-то момент я почувствовал, что в голове шумит хмель и мешает понимать, что мне говорят. Лицо будто занемело, это у меня верный признак, что пора заканчивать с выпивкой, чтобы завтра встать не разбитым.

Я попросил у компании прощения, пожелал доброй ночи и потащился на второй этаж, в комнату, которую отвел мне Дессено. На лестнице пришлось дать дорогу служанкам госпожи Миры, которые тащили наверх сундук, по виду всё тот же, только явно пустой.

И забрался я в свою комнату, и завалился я спать.

3

Когда я пьяный, я всегда сплю плохо. Я вижу яркие, насыщенные событиями цветные сны, я куда-то бегу, от кого-то спасаюсь, падаю с высоты или отбиваюсь мечом, которыйтяжел, сопротивляетсяи не рубит даже ткань… В пересохшей глотке еле ворочается распухший язык, отчего я храплю и то и дело просыпаюсь.

Так и тут. Мне снилось, что я снова на Бусуланском поле, стою на правом фланге в строю Коншарских стрелков, а прямо на нас несется тяжелая имперская конница. Я выпускаю стрелу за стрелой из арбалета, конники падают под копыта летящих за ними, но их слишком много, и они, сметя хлипкие рогатки, врезаются в тонкий строй копейщиков, прикрывающий нас, прорывают его как бешеный бык деревенский плетень и налетают на нас.

Я снова, как тогда, чувствую ужас и злость, снова и снова пытаюсь увернуться от мечей, спотыкаюсь, падаю… на меня падают тела моих товарищей, заливая меня горячей кровью и закрывая от всадников… я задыхаюсь под трупами, пытаюсь выбраться и не могу… В ушах моих грохотало, раздавались крики, звенело железо.

Я понимал, что это сон, понимал, что надо проснуться, и даже просыпался, но потом проваливался обратно в тот же сон, и он повторялся и повторялся в разных вариантах, заканчиваясь одним и тем же.

Наконец, я с хрипом вывалился из сна, разлепил веки и с трудом встал. Схватил со стола кувшин с водой и выхлебал едва ли не половину. Голова была тяжелая; пояс с кинжалом, колет, сапоги и одежда валялись по всей комнате, там, где я их бросил вчера. Я хватился кошеля с деньгами — он лежал под подушкой. Сорок пять золотых империалов — немалые деньги, и неважно, что каждому в ватаге достанется всего по два, да пять мне как командиру.

Я наскоро умылся, расплёл и снова заплёл бороду, оделся и подошел к окну. Небольшое окошко выходило во двор; во дворе шла какая-то непонятная суета: бегали и что-то кричали люди. Шёл мелкий дождь. Небо было серым и низким, и понять, сколько сейчас времени, мне не удалось.

Хозяин таверны уже сидел за стойкой и протирал кружки.

— Сколько времени, Дессено?

— Да уж скоро вторая стража. Полдень часа два как пробило. Здоров ты спать, Стрелок.

— Меня не спрашивали?

— Да вон твои сидят. Я им не велел подниматься, подумал, ты после вчерашнего захочешь выспаться.

При виде меня Полуоборотень и Малыш поднялись с лавок. Я сделал им знак, чтобы не спешили, рассчитался с Дессено и подошел к их столу:

— Как там дела у наших?

— Да всё в порядке, Стрелок, — ответил Полуоборотень. — Всё как всегда.

— Не перепились?

— Как можно, вожак. Мы люди умеренные, — заметил он с ухмылкой, подмигивая.

Я уж хотел идти с ними на постоялый двор, когда меня посетила мысль.

— Дессено! А Гарротт где устроился, не знаешь?

— В "Плаще и бороде". Выйдешь через Торговые ворота, за храмом Блаженного Упокоения, во второй переулок налево сворачивай — там увидишь. Привет ему передай.

— Хорошо.

Мы дошли до "Плаща и бороды" меньше чем за полчаса. Гарротт лежал в довольно большой комнате на втором этаже, в чистой постели; при нём были служанка из гостиницы и парень из его отряда. Увидев нас, он обрадовался:

— Здоров будь, Стрелок! Хорошо тебя увидеть! И вам здравия, парни! — сказал он со своим жёстким имперским выговором.

Выглядел он неважно. Куцая, по имперскому обычаю, борода короткими темно-рыжими завитками обрамляла бледное лицо. Голубые глаза ввалились и потускнели, на лице было несколько ссадин.

— И тебе здравия, Гарротт! Как чувствуешь себя? Чем и куда тебя?

— Да рёбра сломаны и в ногу стрела.

Мы поговорили немного. Гарротт был заметно рад, что мы к нему пришли. У него воспалилась рана на ноге, ходить он не мог и скучал. Мне было интересно, где и кто его прихватил, и как он отбивался. Оказалось, на них действительно напали в Хантальском лесу, из засады. Разбойников было много, десятка три, и они были хорошо вооружены: все в кольчугах, с хорошим железом, и не меньше десятка — с арбалетами. Засаду устроили грамотно, не как обычные разбойники. Было заметно, что у них есть дисциплина. Госпожа со служанками ехали в карете, слуги ее — на трех телегах, да еще на трех люди Гарротта, числом полтора десятка. Возниц с телег и кареты сшибли стрелами сразу, потом забросали стрелами охрану, пятерых подшибли сразу, еще двоих подранили. И полезли сразу с трех сторон.

Гарротт был верхами, но коня тут же убили. Гарротт еле успел соскочить. Дальше началась беспорядочная схватка; разбойники, не обращая внимания на телеги с добром, пытались прорваться к карете. Почему-то лошадей, запряженных в карету и телеги, они не тронули. Гарротт, отбиваясь мечом (что он умеет как мало кто), добрался до кареты, успев по пути дать команду своим. Один из его молодцов запрыгнул на облучок кареты, другие попрыгали в телеги. Тут Гарротт и получил стрелу в ногу.