Коншарский стрелок - [7]

Я достал и проверил два малых арбалета. Выбрал по десятку стрел, из них штуки по три с наконечниками черного серебра, смертельного для нечистых тварей. Проверил кинжал, перевесил его на поясе под правую руку. Под левую повесил верную свою ланскнетту, клинок недлинный и широкий, с полуторной заточкой, тяжелый, но маневренный, о бронзовой литой гарде с вычурной крестовиной в виде двух змей, свернувшихся восьмеркой и глядящих с двух сторон на середину клинка.

Вытащил ланскнетту из ножен, проверил клинок, подточил. Отсыпал в кожаный кошель горсть мелких шариков черного серебра. Проверил бригандину, укрепил пару пластин, у которых ослабла подшивка.

Надел все это на себя. Позвал ребят, и мы пошли в город.

Мы пришли к Дессено примерно часа за полтора до назначенного Мертвым королем времени. Там уже было тесно от вооруженных людей; многие пили пиво, кое-кто и что покрепче. Зря это они, подумал я, сфигга такого не прощает. С ней надо голову ясную, черное серебро да — главное — удачу. Без удачи и ясная голова может не спасти…

Дессено мигнул своим парням, и они приволокли откуда-то еще два стола и тяжелые скамьи. Мы расселись, заказали квасу и закуску и стали ждать. Разговоры возникали и быстро глохли: все чувствовали себя как перед тяжелым боем. Мы сидели с Тенсером, Малышом и Полуоборотнем и молчали. Каждый думал о своем, каждый прикидывал, что будет делать сегодня ночью.

Тут сверху по лестнице будто спустилось красное облако. Высокая госпожа Мира и две ее служанки, на этот раз без сундука, но с сумами, набитыми чем-то явно мягким. И на этот раз она была одета на имперский манер, в том же куньяле, но запахнутом и завязанном золотым поясом, в золотой сетке, покрывающей голову. Прекрасная и недоступная, холодная и чужая, со взглядом строгим и внимательным.

Она спустилась и подошла к нашему столу.

— Тенсер, а где Гарротт? — Она говорила по-имперски чистым столичным выговором. Ее голос был низким, теплым и немного хрипловатым, хотелось слушать его и слушать, и было страшно обидно, когда она замолкала.

Тенсер поднялся, и мы вместе с ним.

— Высокая госпожа, Гарротт ходить не может. Рана плохая в ноге.

— Что ж делать мне? Мы уговаривались, что ваша ватага доведет меня дальше в Унгатан.

— Боюсь, не получится, высокая госпожа. Нас осталось меньше половины, Гарротт ранен, и еще раненых шестеро, трое тяжелых. Мы здесь своих не оставим.

Она нахмурилась, меж бровями появилась вертикальная морщинка, настолько совершенная, что мне, суровому мужику, захотелось плакать.

— Высокая госпожа, — сказал вдруг я, неожиданно для самого себя. — Вы можете нанять мою ватагу. Мы не из худших, Тенсер может подтвердить.

Она взглянула на меня, и я почувствовал, как будто меня прожгли насквозь. Глаза ее были ярко-голубого цвета.

— Меня зовут Стрелок, Тандеро Стрелок. У меня два десятка человек — ну то есть, сейчас восемнадцать: двое ранены. Я их здесь оставлю, с Тенсером.

— Ты сколько времени водишь?

— Как война кончилась, высокая госпожа. Четыре года с лишним.

— А в войну кем был?

— Стрелок я. Из Коншарских стрелков.

— А дом твой где?

— А нет у меня дома. Живу по постоялым дворам, сейчас пока в Макенаде.

И почему я столько ей про себя рассказываю?

Она посмотрела на меня долгим испытующим взглядом, от которого мне сделалось не по себе, как будто она видела меня насквозь и знала мое прошлое, настоящее и будущее. Потом отвернулась к Тенсеру:

— Ну что же делать… Давай руку.

Тенсер вытянул руку; высокая госпожа Мира не глядя протянула свою назад — одна из служанок суетливо сунула ей в ладонь довольно большой кошель и еще что-то. Она бросила кошель на стол:

— Вот то, что я обещала. Проверь и передай Гарротту.

Тенсер не глядя сгреб кошель за пазуху.

Высокая госпожа протянула ему ладонь (в ней был клятвенный амулет), Тенсер накрыл его своей и сказал, что положено, когда от клятвы освобождаются через посредника. Госпожа Мира проговорила слова освобождения от клятвы, и Тенсер вздохнул с облегчением.

— Я нанимаю тебя, Стрелок, и твою ватагу, чтобы вы довели меня в Унгатан. Я плачу пятьдесят имперских солидов на всех и пять тебе сверх этого, когда мы придем в Унгатан. Но мне нужно осемь человек, а не осемнадцать, и мы будем двигаться быстро, верхами. Лошадей я дам. Ты согласен?

Еще бы я был не согласен…

— Когда выезжаем, высокая госпожа?

— Послезавтра утром. Мне еще лошадей надо будет докупить.

Я повернулся к парням.

— Нас нанимают! Мне нужно будет осемь человек. Остальные могут остаться здесь, могут сами возвращаться в Макенаду. Старший будет Полуоборотень.

Я назвал тех, кто пойдет со мной: выбрал, в основном, ребят покрепче и привычных к верховой езде. Для порядка спросил, все ли согласны — разумеется, все согласились.

И я положил руку на клятвенный амулет, помолился Предкам и произнес, как положено:

— Клянусь, что я и мои люди проводим тебя и твоих людей отсюда в Унгатан, и будем защищать и оберегать тебя, твоих людей и твое имущество как себя и свое имущество, и не причиним тебе зла ни вольно, ни невольно, и не предадим тебя. И пусть наши души до срока возьмет Темное пламя, если я или кто-то из моих людей, — тут я назвал их всех по именам, — нарушим эту клятву, если прежде смерть не освободит нас от нее.