Конечная остановка - [42]

— Мадемуазель!

Потом повторил погромче:

— Мадемуазель!

Как смешно называть ее «мадемуазель» после того, что они пережили вместе!

— Элиан!

Он угадывал, с каким вниманием она слушает его за перегородкой.

— Элиан! Это я… Люсьен Шайю… Я все вам объясню… Но сначала прочтите вот это.

Он сунул письмо под дверь, но оно не исчезло, как исчезали предыдущие послания.

— Прошу вас… прочтите!.. Обещаю вам, что потом сразу открою дверь.

Он подождал немного.

— Да прочтите же! А после я вас освобожу.

Кулаком он с силой ударил в дверь.

— Я принес вам деньги. Лучше я сделать ничего не мог. Элиан, да будьте вы человеком. Прочтите, я все вложил в это письмо.

Он прислушивался, стараясь уловить малейший шорох, но ничего не услышал, только ветер свистел во дворике.

— Вы больны?

Это, конечно, хитрость. Если он откроет, она вырвет у него из рук дверь и бросится на него. Но теперь это уже не имело значения.

— Не хотите говорить? Ладно. Раз вы не доверяете мне, я докажу сейчас, что верю вам.

Взяв со стола связку ключей, он с шумом вставил один из них в замочную скважину.

— Вот видите. Я открываю дверь и отпускаю вас. Ну? Чего же вы ждете? Вы боитесь меня? Но ведь я уже сказал вам, я Люсьен…

Люсьен легонько толкнул дверь, и дневной свет, врывавшийся на кухню через широко распахнутую дверь, проник и в комнату. Он отступил назад, ожидая увидеть в дверном проеме ее силуэт. Но ничего не увидел. Страшная мысль полоснула его как ножом. «Боже мой! Она умерла!»

Он ударил в дверь ногой, и она стукнулась о стенку. Он бросился вперед, подбежал к раскладушке, потом закружил на месте, оглядываясь по сторонам. Комната оказалась пуста. «Может, мне это снится?» Она никуда не могла спрятаться в этой комнатенке. И в маленькой уборной — тоже никого. Нигде никого. Окно не разбито. Решетка, доски — нетронуты. В смертельном испуге Люсьен зажег свечу и заново все осмотрел. Кусочки хлеба, пустые бутылки, открытые консервные банки были сложены в углу. Она взяла на себя труд прибраться. Одеяла аккуратно лежали на раскладушке. Это напоминало не бегство, а обдуманный, рассчитанный уход. Но каким путем?

Внезапно он понял. На полу у занавески, прикрывавшей ведущую в гараж дверь, валялись какие-то осколки, сломанная пилка для ногтей, ножницы и искореженный консервный нож. Приподняв занавеску, он увидел болтающийся замок. Проявив колоссальное терпение, Элиан сумела одолеть источенное сыростью дерево, извлечь винты и вынуть замок из гнезда. Люсьен тупо смотрел перед собой. Она, без сомнения, работала часами, целые дни напролет… С самого начала она считала, что ее жизнь в опасности, и с упорством попавшего в ловушку зверя взялась за работу при помощи единственных инструментов, которые смогла получить. Они заменили ей зубы и когти.

Толкнув дверь, Люсьен вошел в гараж. Лодка отца Эрве оказалась на месте, это была пропахшая смолой рыбацкая шлюпка. Деревянный брус, на который запирались обе створки двери, стоял рядом с дверью. Она ушла отсюда. Но когда? Его провели. Ему и в голову не пришло, что она неспроста попросила у него пилку и ножницы. Уже тогда она решила бежать. До чего же он наивно себя вел. Он вернулся в кухню, удрученный таким вероломством. Машинально подобрал по пути валявшееся на полу письмо и разорвал его. Все пропало! Теперь его в скором времени арестуют. Да, арестуют. Конечно, арестуют. Он не сомневался, что, оказавшись на свободе, Элиан внимательно изучила окрестности, чтобы хорошенько запомнить и потом указать полиции точное местонахождение лачуги. Стоит ли обманывать себя? А если она к тому же узнала голос своего тюремщика!..

«Я все равно попался, — думал Люсьен. — Даже если она не уверена, что это я, установить истину легко. Домик семьи Корбино… моя дружба с Эрве… Меня допросят с пристрастием, а на это они мастера. Да я и не стану отпираться, потому что мне все надоело. К чему отрицать? Эрве, выходит, здорово повезло. Вот только папу жалко…»

Он не мог удержаться, чтобы не заглянуть еще раз в комнату. Воздух там стоял тяжелый, спертый. Пахло зверинцем. И тут силы оставили его. Он чувствовал себя опустошенным. Обхватив голову руками, он сел на раскладушку. Оставалось только ждать полицию. Она не замедлит явиться. Миллионы тут, в чемодане, и это окончательно доконает его. Кто поверит, что он хотел их отдать? Да и вообще кто поверит его словам? Его упрячут в тюрьму лет на двадцать… Он упал на бок, прижался щекой к тому месту, где лежала голова пленницы. «Эли-ан», — прошептал он. Одна она могла бы защитить его, но именно она и уличит его. Вспомнит все прежние обиды.

«Он отлынивал от занятий; вместе со своим сообщником он пытался сделать мою жизнь невыносимой. Он хотел отомстить, потому что ему грозило серьезное наказание!» А судья спросит: «Он не проявлял по отношению к вам насильственных действий?» И что она ответит? А он, что он ответит, когда его спросят, почему он напал на нее, что им двигало, о чем он в глубине души мечтал? И до этого, конечно, дойдет. Может даже, какой-нибудь полицейский так прямо и скажет: «Ты хотел спать с ней. Признайся». И все, конец. Да, он этого хотел. Но не так. И не только. И не как скотина. Но разве им объяснишь. Любовь должна начинаться со слов. Главное — это слова.