Конечная остановка - [25]

Ну, еще бы! Некоторое время он сражается с маленьким обогревателем, который ему тоже удается в конце концов зажечь. Довольный, он разворачивает бумагу, в которую завернуты два яйца, взятые им из холодильника Марты, и опускает их в воду. Действует он осмотрительно, словно повар, который задумал приготовить сложное блюдо. Элиан безмолвствует. Она прислушивается к шумам, которые доносятся из кухни, пытаясь понять, что делает ее противница. Пока яйца варятся, Люсьен пишет, примостившись на краю стола, предупреждение: «КОГДА Я ПОСТУЧУ, ЛОЖИТЕСЬ ЛИЦОМ К СТЕНЕ. Я ПЕРЕДАМ ВАМ, ЧЕМ СОГРЕТЬСЯ».

Затем, поразмыслив и вспомнив о яйцах, сваренных вкрутую, о шоколаде и одеколоне, добавляет: «ВАС ЖДЕТ СЮРПРИЗ. ЕСЛИ БУДЕТЕ ВЕСТИ СЕБЯ БЛАГОРАЗУМНО, ВАМ НЕ ПРИЧИНЯТ НИКАКОГО ЗЛА».

Он заворачивает в одеяло то, что именует своими подарками, в том числе и яйца, обжигающие ему пальцы, выключает начинающий пламенеть обогреватель и ставит все у двери. Потом стучит. Шаги удаляются, и раскладушка протяжно скрипит. Приоткрыв дверь, он, стоя на четвереньках, заглядывает внутрь. Видит лежащую фигуру. Свеча, которая горит в консервной банке, стоящей на единственном стуле, освещает спину молодой женщины. Успокоившись, Люсьен толкает в комнату одеяло и обогреватель, потом опять запирает дверь и снова стучит, давая понять, что операция закончена. Теперь он, в свою очередь, прислушивается, пытаясь угадать, что она делает. Слышится скрежет. Верно, она перетаскивает по цементному полу обогреватель на середину комнаты. Затем доносится чирканье спичек, которые из-за сырости никак не хотят загораться. Металлический шелест, словно разворачивают фольгу. Это она пробует шоколад. Люсьен счастлив, словно ему удалось приручить дикое животное. Негромкое передвижение за дверью.

— Вам, конечно, хочется, чтобы я поблагодарила вас? — говорит она.

Он царапает: «ВАМ ЕЩЕ ЧТО-НИБУДЬ НУЖНО?»

— Но мне все нужно, — кричит она. — Здесь так ужасно. Вода грязная. Раскладушка вся в каких-то буграх. У меня нет белья. Вот уже почти четыре дня, как я нахожусь взаперти. Долго еще это будет продолжаться? Я больше не могу.

За этой фразой следуют рыдания. Люсьен думает об Эрве. Одними слезами она все равно не отделается. Он усаживается поудобнее, прислонясь спиной к двери, свечу ставит слева, а блокнот кладет себе на колени.

— Вы предупредили моих родителей? — спрашивает она.

«РАССКАЖИТЕ МНЕ О НИХ», — отвечает Люсьен.

Ему хочется знать все, и не только о ее родителях, но и о ее жизни, ее отношениях с другими и, главное, о ее любовной связи. Как заставить ее рассказать о себе, не вызвав подозрений?

— Я ведь говорила вам, что они небогаты… Полагаю, вы уже навели справки… Если Филипп…

Она умолкает, и Люсьен начинает опасаться, что она ничего больше не скажет. Но она продолжает:

— Ведь это, конечно, Филипп все затеял, не так ли? Ну, разумеется, он. Он мастер говорить красивые слова. Как я могла позволить завлечь себя? Наверное, вы уже тогда были его сообщницей? Еще бы, вы, конечно, заодно с ним. Он сразу понял, что сможет использовать меня. А я ни о чем не догадывалась. Он подоспел в нужный момент.

Она тяжело дышит. Всхлипывает.

— Мне не следовало выбирать эту профессию, — продолжает она. — Моя мать правильно делала, что боялась. Как только я оказалась одна, предоставленная самой себе, начались глупости… Потому что я боялась… Каждый раз, как я шла в лицей, меня охватывал страх… Вам не понять… Эти мальчишки, хуже них ничего нет…

«Почему они все в один голос заладили: эти мальчишки?» — думает Люсьен.

— Мне кажется, они чуют запах страха, словно собаки. И сразу кусают. И ни одного близкого человека рядом. Родители только бы обрадовались, если бы я сказала им, что у меня нет сил и что мне ни за что не выдержать. Они захотели бы забрать меня к себе. Да вы сами представьте: маленькая девочка у семейного очага!

Люсьену это известно. У него богатый опыт по части того, что она называет семейным очагом. Он легонько стукнул в перегородку.

— Вначале, — снова продолжает она, — я чуть не заболела. Еще немного — и я впала бы в депрессию. К счастью, меня хорошо лечили… если можно так выразиться. А потом я встретила Филиппа. Вы не сердитесь, что я рассказываю вам о Филиппе?

Люсьен пишет записку: «НАПРОТИВ».

— Вы не станете ревновать?

Люсьен не знает, можно ли назвать ревностью то, что он испытывает, что с такой силой сжимает ему сердце. Он стучит два раза. Она понимает, что это означает «нет», и продолжает:

— Он внушает доверие, это верно. Он сильный. Рядом с ним чувствуешь, что живешь полной жизнью. Он давал мне все то, чего мне самой недоставало. Я поняла, что любовь — это праздник.

Сейчас она опять начнет произносить невыносимые слова. И он поспешил написать: «ПОДРОБНОСТЕЙ НЕ НАДО».

— Вы правы, — соглашается она. — Подробностей не надо. Вам все равно, что я из-за вас страдаю, но я… я не злая.

Она не злая! Большими пальцами он смахивает какую-то каплю с ресниц.

— Теперь я вижу, чего он добивался. Он хотел выманить у меня деньги. Я рассказывала ему все, поэтому он знал, что родители мне помогают. Это они подарили мне машину. Им хотелось, чтобы я просила у них побольше. Они пробовали все средства, лишь бы снова прибрать меня к рукам. Но я не поддавалась. И вероятно, напрасно. Если бы я согласилась брать у них деньги, то наверняка не очутилась бы здесь, я могла бы одалживать некоторые суммы Филиппу, чтобы он сводил концы с концами. Не так ли? Я не ошиблась?