Лакеи неслышно скользили вокруг Марча. Управляемые деловым камердинером, они проделали с секретарем все, что было приказано, и вышли из спальни.
С лепного потолка прищурился глаз ночного фонарика, наблюдающего за спящим. Марч настойчиво закрывал глаза, но разгоряченный мозг не засыпал, веки автоматически открывались и комната выступала с обличительной безнадежностью.
В гулкой пустоте упало двенадцать бронзовых ударов полночи. Острый луч фонаря разрезал лицо Марча. Он открыл глаза и привстал.
— Тсс!.. — склонился Лавузен и еле слышно добавил: — За мной.
Борясь с остатками сна, Марч медленно сполз с кровати и на цыпочках пошел за Лавузеном. Шаги их замирали в бархате ковров, сонные статуи держали в руках тюльпаны огней.
Марч перешагнул порог кабинета. У камина, в кресле, поддерживая голову руками, спал человек в форме майора британской армии.
— Тише, Марч, не разбуди! Он приставлен ко мне и, как видишь, не мешает.
Лавузен опустился на стул, принимаясь за бумаги, разбросанные по ковру. Марч усиленно тер глаза.
— Я не понимаю. Вы будите меня среди ночи, игра продолжается?
— Не кричи! Ты странный человек, Марч, тебе во что бы то ни стало надо понимать. Поверь, я понимаю не больше, чем ты.
— Что это за бумаги? — Марч указал на связки.
— Письма, любовные записки, почем я знаю! Эта комната — кабинет, и все, что здесь — принадлежит принцу. Я, как актер, тружусь над созданием его роли. Целых три часа изучаю почерк, знакомлюсь со счетами. Всю эту чепуху надо усвоить. Это адский труд.
— Да, это и есть очевидно здравый смысл, — в раздумье протянул Марч, складывая счета в одну стопку, — но увольте меня, Лавузен, я прошу вас.
— Ты идиот, Марч, и тебе мало холодного душа. Неужели не понятно, что выхода отсюда нет? О нашем фокусе, может быть, кое-кто догадывается и двери в любой момент могут пропустить людей, которым заплачено и в чьих руках нож имеет свою убедительность. Я вижу, ты огорчен. Пустяки, больше одного раза не повесят. В Англии умеют это делать, вешают за измену жены мужу, за украденную булку, — словом, по любому поводу, но за то же место, за шею.
Марч поднялся, бледный, дрожащий.
— Но вы говорили, что все может окончиться скандалом, нас вышлют?
— Я не отказываюсь от своих слов, разве не скандал, если вас вешают, когда вы не хотите? А что такое высылка, как не один из видов здравого смысла? Королевское правительство — коммерческое, оно понимает, что каждый высланный приносит процент человеческого негодования. Поэтому оно высылает его на тот свет.
Лавузен встал и прошелся по комнате.
— Могила, Марч. Веселенькая, хорошо меблированная могилка с камином, вот где мы. Тсс… майор просыпается! Мистер Суффакс, ключ у вас? — обернулся Лавузен.
— Так точно, ваше высочество.
— Великолепно! Марч, одевайтесь! Мне хочется погулять.
— Но сейчас половина второго! — осмелился майор.
— Не важно. Жизнь — плакат, а время только краски. Идите и отпирайте!
* * *
По винтовой лестнице, в провал тьмы — три фигуры. Майор Суффакс, придерживая саблю, шел впереди, а свет его фонарика просачивался в коридоры, увешанные портретами.
Фигуры рыцарей улыбались пустотой под забралами тяжелых, сеченых шлемов, пока прохлада ночи не охватила путешественников.
Колоннада спящих буков пропустила их в сад. Луна оттачивала лезвия лучей в стали озера. На висячих мостиках, небрежно брошенных вглубь ночи, в оскалах гротов, гулко отдавались шаги.
Марч с тяжело бьющимся сердцем спотыкался в темноте, загипнотизированный твердой походкой Лавузена.
У калитки с бронзовым конем майор сдержанно поклонился.
* * *
Сперва ехали в автобусе.
Ленты серых улиц разматывались с утомительным однообразием. У Трафальгар-сквера они оставили машину и пересели в такси. Четыре гигантских льва лизали основание Нельсоновской колоннады.
Автомобиль зарывался носом в провалы окраин. Сонный вой рожка пугал редких прохожих, жавшихся к стенам, на секунду ослепленных фонарями. Это был сон, ночной бред окраины. Странный и ничем не прерываемый.
Такси остановился. Шофер не хотел ехать дальше. Ни увещевания, ни фунты не действуют — он боится. В два часа ночи на Реджин-стрит, ни за что! «Если джентльменам угодно, он подождет».
Марч и Лавузен погрузились в грязь стрит Мидльсекс. Глаза авто закрылись, и путники остались одни, среди набухших домишек с плотно пригнанными ставнями. Они натыкались на камни, запахи гниения охватили их приторной волной тошноты.
