В два взмаха солнечная кисть делает подмалевку. Лица оживают, но взоры пасмурны.
— Толпа, Лавузен!
Марч хватает друга за рукав. Из облаков тумана сыплются тяжелые удары башмаков. Бегут люди.
— Правее, правее! — руководит Лавузен.
Лавина черных передников и жилистых кулаков. Лавузен и Марч в самой гуще толпы.
— Они стреляют! Держись, Боб!
Тот, кого так зовут, в изумлении таращит глаза, показывая пальцами на джентльменов. Марч замер, раскрыв рот. Лавузен теребит его за руку. Марч продолжает не понимать, оглушенный, затертый людьми.
— Скорее, Марч! Вы оглохли!
Рабочие поднимают глаза и наталкиваются на нечто гнусное, невероятное, как акула на колесах. Марч ежится под их взглядами. Его ботинки, шляпа и сам он, без пальто, во фраке, производят жалкое и ненужное впечатление.
В толпе начинают это понимать, быстрее ходят желваки под обтянутыми щеками, кто-то бережно поднимает камень и — пронзительный свист по-матросски.
Лавузен сшибает с Марча цилиндр и, как хирург, знающий свое дело, перочинным ножом отсекает у себя и Марча хвосты фраков.
Сочный хохот толпы и чьи-то добродушнейшие шлепки по плечу Лавузена. Камни брошены, и гурьба повеселевших ребят провожает оригинальных людей.
Лавузен оживленно беседует с рыжебородым парнем, прикуривает и на прощание размашисто подает руку. Толпа редеет, и Лавузен поправляет свой случайно уцелевший цилиндр. Все это он делает спокойно, уверенно, как всегда, и Марч не удерживается:
— Они хотели нас поколотить. Что же вы молчите, принц Уэльсский?! Это все ваши проклятые шуточки!
— Они славные ребята, — строго щурится Лавузен. — А ты дурак!
* * *
Они на Доунинг-стрит.
Лавузен в застегнутом пальто и обкромсанный Марч без шляпы. На них указывают. Автомобили замедляют ход, чтобы дать насладиться публике изысканным зрелищем: человеком без фалд фрака.
— Бесхвостый джентльмен! Смотрите!
— Нас принимают за сэндвичменов,[2] — злится Марч.
Лавузен рвет газету из рук мальчишки и, радостно откинув голову, заливается смехом. Марч заглядывает в газету.
На первой странице лицо некоего толстого лорда заставляет его удивленно приподнять плечи.
— Я его где-то видел, — говорит Марч.
— Это герцог Эльсинор Готтентоттский, лорд-канцлер. Мой главный враг. Его портрет на страницах «Морнинг-Пост» является доказательством оказанной им Англии политической услуги. Какой, — обычно не пишут.
Лавузен ласково гладит портрет и шепчет:
— Мы еще поиграем.
«Он сошел с ума», — решает Марч, прикрывая газетой то место, где по всем правилам здравого смысла у цивилизованного англичанина должен болтаться хвост фрака.
Но Лавузен не торопится. Он, как будто нарочно, залез в гущу медленно поворачивающейся толпы.
Лязг колес, гудки, вывески — все колышется плавным вальсом, — все шибче, быстрее, неистовее. Рев газетчиков:
— Государственный переворот!
— Да здравствует здравый смысл! — это крикнул Лавузен, — леди и джентльмены, я хочу сказать речь. Черти, дьяволы! Я хочу говорить.
— Брав-о-о!
— О-о-о!.. — прокатывается где-то совсем близко и ударяет в голову Марча шарами кегельбана. — Гип… п!
— Да здравствуют бесхвостые люди!
Сотни рук теребят Марча. Важные люди привстают в ландо, воздушные кебы гудят ниже над головами, жирные мистеры гогочут, откинув котелки.
Как ослепителен день! Как ярко плавятся на солнце толстые цепочки!
На опрокинутом киоске Лавузен — о, ужас! — опять с неизвестно откуда появившейся бородой говорит речь. Ему не дают. Бобби рвутся сквозь рычащую толпу.
— Лэди и джентльмены! Я хочу, чтобы вы порадовались вместе со мной…
— Кто вы такой?
— Я член ассоциации квалифицированных дураков Англии.
— Га… га… га…
— Лэди и джентльмены, я рад вам сообщить, что у каждого из нас издохла любимая собачка — здравый смысл. Итак, пейте и веселитесь, но знайте, что на Реджин-стрит сейчас только пытались расстрелять людей за то, что они хотят есть. Ласкайте ваших собак и читайте ваши газеты. Я кончил, джентльмены!
— Задержите!
Марч помнит лишь момент, когда горячая рука Лавузена просунулась между чьими-то двумя животами и потянула его.
Оратору помогли скрыться. Какой-то матрос и двое грузчиков.
* * *
Лондон. Министерство внутренних дел.
Министру Джойнсону Пиксу
Лично
Я, Альберик Каннэ, — французский подданный, — имею честь уведомить господина министра, что мною произведена операция над согражданином неким Анри Лавузеном, с целью изменения его наружности. Секрет моего изобретения дает возможность любому человеку приобрести себе совершенно новое лицо. Вышепоименованный Лавузен насильно вторгся в мою лабораторию и потребовал подделки его лица под ныне здравствующего принца Уэльсского. Во избежание недоразумений, мною послано частное письмо моему знакомому мистеру Джону Паркеру — камер-лакею Букингемского дворца, но, принимая во внимание серьезность сообщения и отсутствие ответа от мистера Паркера, осмеливаюсь поставить в известность об этом вас.
Примите и проч.
Доктор Альберик Каннэ
Париж. 29/VI 19…
P.S. По совершенно очевидным соображениям лишен удовольствия приложить адрес.
Совершенно секретно
Лорду канцлеру хранителю печати
Герцогу Эльсинор Готтентотскому
Препровождая при сем письмо французского «ученого» д-ра Каннэ, должен присовокупить, что с точки зрения здравого смысла нахожу его нелепым, а посему жду резолюций Вашей Светлости.