Конец Ольской тропы - [7]

Приятный полумрак наполнял комнату, тесную от обилия шкафов и полок с книгами. У окна стояли два глубоких кресла. В одном из них утонул собеседник исследователя, человек небольшого роста, с симпатичным вдумчивым лицом. Форменный китель капитана морского торгового флота мешком висел на его узких плечах, образуя множество складок на спине.

Было много необычного и в этом человеке, и в его появлении в центре Азиатского материка, далеко отстоящем от любого морского бассейна.

— В Москве мне аттестовали вас, Иван Федорович, — полным уважения голосом сказал он, обращаясь к инженеру, — как единственного знатока Колымского края и его речной системы. Льщу себя надеждой ознакомиться с вашими выводами.

— Охотно поделюсь с вами, капитан, моими мыслями, которые, как вам известно, признаны в некоторых наших организациях, не так давно ведавших судьбами водного транспорта, вредными и нелепыми.

— Не возражайте, — остановил он открывшего рот капитана. — Проект мой отвергли в центральном управлении водопутями как фантастический, по мнению одних, и открывающий Колыму врагам, по заключению других. Умники, — ироническим тоном продолжал он. — Что значит для них Колыма, если они не способны видеть ее перспективу! Развитие этого края может быть более головокружительным, нежели расцвет Аляски. На Колыме двадцать пять наименований полезных ископаемых, в том числе золото, серебристо-свинцовые руды, олово, самородная ртуть, слюда, самоцветы, каменный уголь. Опускаю пушной промысел. Бобры, сохатые, соболя, белый и голубой песцы, горностаи, — это одно, при правильной постановке промысла, даст свыше миллиона рублей золотом ежегодно.

Инженер задержал мечтательный взгляд на глади Ангары, несущей ледяные струи мимо окна. Река была окрашена в цвет безоблачного неба. Холмистые вершины противоположного берега, на котором виднелись серые строения привокзального поселка, делили глубокую синеву реки и бездонную глубину поднебесья на две искусственно разобщенные части.

— Я не покидал Колыму в течение двух лет и не видел другого столь дикого и нетронутого края. Отсталость его в смысле путей сообщения настолько серьезна, что деятельность колымских организаций не может развернуться, будучи ограничена вопросами снабжения.

Единственный, издавна практикуемый способ связи с Колымой — морские рейсы из Владивостока через Берингов пролив. Ни метеостанций, ни предварительных ледовых разведок в тех широтах не существует. Капитан ведет корабль, полагаясь лишь на свой опыт и чрезвычайно приблизительные сообщения прибрежных туземцев. Из двух с половиной месяцев полярной навигации добрая половина уходит на труднейшее плавание в одну сторону. А разгрузка? А возвращение? Не мне говорить вам о трудностях этих рейсов. Вы — моряк, плавали на Колыму, но приходила вам в голову мысль о другом направлении? Пытались ли вы и ваши коллеги вдуматься в целесообразность таких дорогостоящих походов?

— Погодите, погодите, — снова остановил он капитана, который порывался что-то сказать. — На вашей совести снабжение края, равного почти половине Европы. Ведь в случае зимовки корабля тысячи колымчан обречены на голод в течение целого года или, как они говорят, на «бесхлебницу», «бесчайницу», «бессахарницу», «бестабачницу».

Молодых снял очки, пожаловался на невозможную духоту, обычную для августа в Иркутске, и протер запотевшие стекла:

— Прошу не счесть меня морененавистником, — улыбаясь, сказал он и пояснил: — Мною выведена кривая посещения Колымского бара пароходами, и свидетельствует она не в пользу морских рейсов. Я не хочу охаивать морские рейсы, но их нерегулярность и частые зимовки кораблей, все это не то...

— И вы предлагаете? — поднялся из глубины кресла капитан.

Молодых усмехнулся.

— Ничего нового, кроме того, что признано нелепым и фантастическим. Я предлагаю направить основной поток грузов также морем, но через Охотское побережье, минуя, однако, Олу. Ола не годится. Это открытый мелководный рейд, негодный для судов с большой осадкой.

— Бухта Нагаево? — догадался капитан.

— Вот именно, — подтвердил Молодых. — Бухта Нагаево, расположенная в двадцати пяти километрах от Олы.

Сама природа позаботилась о Колыме, создав эту бухту. Она защищена от всех ветров за исключением западных. Естественные глубины позволяют судам производить в ней разгрузку в непосредственной близости от берега.

— Я заходил в Нагаево, — сказал капитан. — Мы брали там воду по желобкам из ручья, бегущего с горы Каменный Венец. Место действительно удобное и, как порт, равноценное, — на мой взгляд, Владивостоку, Петропавловску-на-Камчатке и бухте Провидения. Это лучшая якорная стоянка на всем Охотском море. Но я не представляю дальнейшего пути. Снабжение Колымы по Ольской тропе невозможно, а строить шоссе на 750 километров через Яблоновый перевал — нужны годы и годы. Карты Колымы...

— Все колымские карты врут, дорогой капитан! — перебил его Молодых. — Географическое положение реки и горных перевалов не соответствует официальным данным. Мной выяснено, что истинное географическое направление верхнего течения Колымы, при сравнении с картами, отклоняется от Сеймчана в сторону Охотского моря на 400 километров. Исправление ошибок, допущенных предыдущими исследователями, помогло мне установить отдаленность истоков Колымы от Охотского моря в 250 километров вместо 750.