Конец Ольской тропы - [17]

— Такая наша профессия неспокойная, — равнодушно отозвался боцман. Боцман был молод и еще не успел обзавестись семьей. Под каждой крышей он чувствовал себя дома.

Бочек грустно вздохнул и подумал о детях.

Каюры принесли охапку сучьев тундрового кустарника. Весело вспыхнул огонь, озарив закопченные промерзшие стены, полусгнившие половицы и мусор в углах поварни.

— Пора подумать и о житейском, — сказал радист. — Давайте встретим новый год по крайней мере чистыми.

Он с брезгливостью осмотрел свои руки.

Его ладони были покрыты серым загаром грязи.

Неделю моряки не умывались и не снимали кухлянок.

— Хорошо сейчас в бане попариться! — завистливо протянул радист. — Есть же счастливые люди на свете. Сидят дома в тепле, каждый день умываются и даже не подозревают, что на старушке-земле существует какая-то Колыма. Больше я сюда не ездок. Такое у довольствие испытывают раз в жизни.

Слипко с неодобрением взглянул на него.

— Милый, — сказал он притворно ласковым тоном. — Кой чорт заставил вас сунуться в нелюбимое дело?

Радист промолчал.

— Длинные рубли, — ответил за него боцман.

Слипко негодующе фыркнул и, захватив ведро, вышел из поварни за снегом.

Через минуту он вернулся и повесил ведро над камельком.

— Умывайтесь, Александр Павлович, — предложил боцман Бочеку.

К полночи моряки привели себя и помещение в относительный порядок. Стол в поварне отсутствовал, и они приспособили чемоданы. Скатерть заменяли полотенца. На чемоданах, радуя глаза колымских каюров, стояли бутылки со спиртом, разбавленным водой, банки с консервами, сухари. Возле каждой кружки лежали плитки шоколада.

— Выпьем, — сказал Слипко. — Выпьем за тех докторих, которых мы везли от Якутска до Жиганска, — вспомнил он женщин-врачей экспедиции Наркомздрава, избравших после окончания Московского института местом работы якутские наслеги и заимки колымских низовий.

— Отличные барышни! Не побоялись ни дальности, ни бездорожья.

— Ничего, друзья, — ободряюще сказал капитан. — Будут еще здесь и доктора, будет и дорога. Наши дети с благодарностью вспомнят о нас. Мысль о будущем Колымы мирит меня с неприятностями колымского сегодня и делает перед самим собой оправданной разлуку с семьей, с привычками и культурной жизнью. Без жертв ничего не бывает в мире. А трудности преходящи. Мы строим социализм. В этом величайшее счастье всех людей советского времени.

13. Колымское капсе

— Нет, что вы ни говорите, но меня восхищает это сравнение! — прокричал Слипко на ухо Бочеку. — За одни сутки по Колымскому шоссе перевозится ровно столько груза, сколько перевезено за двести девяносто лет с того дня, когда казаки открыли край, и до тех пор, пока здесь не появились дальстроевцы.

Бочек молча кивнул. Он был ошеломлен виденным.

Капитан не узнавал гиблой Колымы. В месяцы зимовки во льдах Чукотского моря он пытался представить себе перемены, происшедшие в крае, но действительность превзошла самые невероятные предположения.

За стеклом кабины мчалось шоссе, заботливо огороженное столбиками, пояснительными знаками и семафорами. Шоссе кружило на горном перевале, под облаками. В тысяче метров ниже вилась серая лента реки, уменьшались и отступали назад дымки пароходов, приведенных Бочеком с Лены, желтые кубики строений Утиного стана: новое здание обогатительной фабрики, мачты радиостанции, стеклянные рамы парников, зеленые квадраты дозревающей капусты, приисковые поселки, веером сбегающие к Утинке, — Юбилейный, Заманчивый, Холодный, Глубокий, Кварцевый, Гнилой, построенные на месте лагеря экспедиции горного инженера Билибина.

— В тридцатом году, — сказал Слипко, проследив за направлением взгляда капитана, — мы били на устье Утиной медведей и сетовали на дикую безлюдность. Билибин рассказывал нам о феерической быстроте роста городов и поселков на Аляске, едва стало известно, что на берегах Юкона обнаружено золото. Инженер сомневался в наших возможностях. Он говорил, что русские туги на раскачку. Надо будет написать ему в Ленинград: пусть приедет и взглянет на дело рук советских людей-дальстроевцев. На Клондайке и не мечтали о подобном расцвете.

Бочек радостно слушал прежнего соплавателя и удивлялся не только расцвету края, но и росту этого человека, с которым коротал пуржистые ночи зимнего путешествия по глухой и пустынной тундре. Слипко рос вместе с Колымой. В его ведении было сложное машинное хозяйство одного из лучших судов речного флота.

Старые знакомые встретились после двухлетней разлуки на устье реки, куда Бочек привел караван речных судов, построенных на Тюменской верфи, по частям доставленных в Качуг на Лене и там собранных. Пятая речная экспедиция прошла через ледовое море Лаптевых. Десятки пароходов бороздили широкие плесы Колымы, на которых совсем недавно — в 1931 году — не плавало ни одно паровое судно.

Пунктиры ленско-колымского побережья исчезли с географических и морских карт. На кочках болотистой тундры и нежнобелом ковре ягеля вырос Усть-Ленский порт — выход Якутской республики в море. Напротив отепленных бараков, плотины мола, механических мастерских, узкоколейной дороги Усть-Ленского порта сонно клевали бушпритами шкуны изыскательных экспедиций.