Конец Ольской тропы - [11]

— Устье реки Колымы! — весело кричал он и посмеивался над сконфуженными речниками, которым все еще чудилось, что палуба ускользает из-под ног. — Остановка строго по расписанию. Кому во Владивосток, здесь пересадка!

На желто-коричневой ряби Колымского бара приветственно дрожали силуэты морских кораблей, пришедших из Владивостока.

Было 11 сентября 1931 года.

Ледовый вояж рейдового буксирного парохода «Ленин» через неизученный район Великого Северного морского пути занял семь суток вместо четырнадцати месяцев, запланированных досужими скептиками.

Капитан сдержал слово, которое дал правительству. Он завоевал Колыму с запада.

9. На курс NO 23

В кают-компании было тесно и накурено. Мягкий свет ламп золотистыми лужицами разлился на линолеуме палубы, сверкал на мельхиоровых узорах кардановых подвесов, отражая в их полированной зеркальной глуби скучающие лица людей. В квадратные иллюминаторы скупо проглядывали сумерки полярного дня.

Третью неделю товаро-пассажирский пароход «Сахалин» форсировал ледяные поля Охотского моря. Послушный воле штурманов, он шел генеральным курсом на северо-восток.

Капитан начертил карандашом жирную линию на карте. Линия пересекала Охотское море и упиралась в Тауйский архипелаг.

На картушке компаса направление судна было обозначено условной цифрой:

NO 23.

На курсе норд-ост двадцать три лежала бухта Нагаево.

Необозримая белая пустыня расстилалась вокруг корабля. Ни одной синеватой полоски на горизонте, по которой опытный глаз полярника угадывает свободное от льдов море. Лишь узкий канал, пробитый форштевнем, как хвост, протянулся за кормой, да впереди, будто дыры от пуль на диске мишени, чернели крошечные точки нерпичьих лунок. Терпеливые зверьки просверлили их в метровой толще льда теплотой своего дыхания.

Стремительные толчки и скрежет льдин, царапающих корпус, заглушали человеческую речь в кают-компании. Рывками раскачивались лампы на кардановых подвесах. Вода в графинах взлетала к пробкам. Жалобно дзинькала посуда в буфете. Пассажиры удрученно вздыхали и, чтобы удержаться на месте, цеплялись за выступы наглухо ввинченных в палубу столов. Это продолжалось третью неделю и начинало надоедать...

Третью неделю пароход взбирался на лед, дрожа мачтами, скрипя переборками, обнажая исцарапанную подводную часть. Он гулко дробил льдины, подминал их сокрушительной тяжестью корпуса, выталкивал наверх, нагромождал перед собой горы торосов и, пробежав несколько саженей вперед, устало кренился на борт. В сухом морозном воздухе раздавались, как щелканье кастаньет, перезвоны машинного телеграфа. «Сахалин» медленно сползал в канал, нехотя пятился и, снова взяв разбег, с неудержимой яростью бросался на ледяную толщу.

Изредка в кают-компании появлялись свободные от вахт моряки. Они подолгу пили чай, обменивались мнениями о прошедших вахтах, о вероятности зимовки во льдах. На взгляд штурманов, механиков и радистов, последний рейс «Сахалина» был самым тяжелым из всех ледовых вояжей торговых судов, работающих на Дальнем Востоке.

Капитан Успенский приводил в доказательство выдержку из лоции. Пухлая, как библия, лоция была для него и для остальных судоводителей нерушимым каноном.

«Началом образования ледяного по крова в Охотском море, — указывалось в ней, — следует считать первую половину ноября. Весь ноябрь, декабрь, январь, февраль, а для северного побережья и март, идет нарастание толщины льда».

Peйc «Сахалина» действительно был беспрецедентным.

Кончался январь. Зима на северном побережьи Охотского моря оказалась на редкость суровой. Пароходы «Свирь-строй» и «Дашинг», покинувшие Владивосток еще в навигационное время, едва успели добраться до Нагаева, разгрузили там продовольствие и, пытаясь выйти обратно, застряли у «ворот» бухты.

Ледорез «Литке», поспешив на по мощь судам, израсходовал все топливо и вынужденно зазимовал в Охотском море.

Несмотря на такой удручающий пример, 5 января 1932 года из Владивостока курсом на бухту Hагaeвo снялся товаро-пассажирский пароход «Сахалин» типа «северников», построенных на верфях Ленинграда.

Моряки были уверены, что не дойдут до порта назначения, но со свойственным им оптимизмом примирились с мыслью о зимовке. Их увлекали рассказы о колымских богатствах. Они слышали одним ухом, что геолог Билибин нашел на устье реки Утиной за Яблоновым перевалом баснословную золотую россыпь, затмевающую сказочные жилы Клондайка и Калифорнии. Участники разведочных экспедиций, которые возвращались с Колымы на пароходах, сообщали о том, что золотые россыпи найдены не только на ключе Юбилейном.

— Все ручьи, впадающие в Утиную, — утверждали одни, — текут по золотому дну.

— Дмитрий Владимирович Вознесенский, — сообщали другие, — вышел из Олы в одно время с Билибиным, взял направление на реку Орутукан и открыл на ней равноценные Утинским месторождения золота.

— Инженер Новиков, посланный на Орутукан для детального изучения рай она, спустя год после экспедиции Вознесенского, вернулся с вестью о золотоносности всей реки, ее притоков и окрестностей.

— Геолог Цареградский обнаружил золото на peкe Таскан, в среднем течении Колымы. Мощность этого района не имеет равных на всем северо-востоке.