Конец ночи - [33]

— Давайте поменяемся местами, — весело предложил Чуринов. — Плечи мои выдержат такую тяжесть.

Амалия Викторовна немного растерялась:

— Ишь вы какой… тщеславный.

— А как же — плох тот солдат, кто генералом быть не хочет.

— Но не сразу, Владимир Алексеевич.

— Вот и испугались местами меняться, а говорите — тяжкая доля. — Чуринов снова вскочил на стул, принял от Веры Трофимовны большой камень и уложил его на шкафу.

Слова Чуринова Амалия Викторовна сочла за дерзость и посуровела.

В коридоре гулко раздались чьи-то торопливые шаги, и в комнату шумно вбежал учитель математики Михаил Павлович Кропачев.

— Володька, — крикнул он, — я готов — идем домой.

Но увидел завуча и почтительно сказал:

— Извините, Амалия Викторовна, не заметил.

Был Кропачев высок, гибок, одет нарочито небрежно, хотя и со вкусом. В свои двадцать пять лет он уже успел полысеть и стыдливо прикрывал лысину от уха к уху жиденькой прядкой волос. Амалия Викторовна молча, всепрощающе улыбнулась ему: всегда веселый, вежливый, исполнительный, он нравился ей.

Чуринов взглянул на него со своего возвышения, ударил в ладони, сбивая пыль, и сказал:

— Нет, Миша, иди один, я сегодня задержусь.

— Это подлость бросать друга темной ночью, — решительно констатировал Кропачев. — А вдруг — жулики? Но, может быть, вы, Амалия Викторовна, снизойдете и разрешите вас проводить? Это с лихвой компенсирует измену друга.

— А вдруг — жулики? — Амалия Викторовна засмеялась. — Ну, идемте. До свиданья, Владимир Алексеевич. Верочка, спокойной ночи.

Амалия Викторовна и Кропачев спустились вниз. Кропачев с шутливой галантностью подал ей пальто, чем вызвал одобрение тети Глаши, которая, прикрывая рукой беззубый рот, засмеялась:

— Ах, прокуда, веселый человек! Кавалер! Тебе бы в кино представление играть.

— Я все могу. Я человек многогранный, — заявил Кропачев и с той же шутливой галантностью пожал на прощанье руку тети Глаши.

Улыбаясь, она смотрела им вслед. Но неожиданно, когда они дошли уже до ворот, охнула, засуетилась и крикнула:

— Голубушка, Амалия Викторовна, погоди, — вытащила из тумбочки конверт, побежала к воротам и виновато объяснила, что днем приходил почтальон, передал письмо, а она забыла о нем, совсем забыла.

— Ну вот, надейся на тебя, — сказала Амалия Викторовна, шагнула к фонарю и прочла адрес. — Видишь, а письмо-то, наверное, важное.

— Уж прости, голубушка-матушка, старая я, памяти нет никакой.

— Ладно, иди, что с тобой сделаешь, — сказала Амалия Викторовна и сунула письмо в портфель.

Жила Амалия Викторовна недалеко от школы. Кропачев всю дорогу шутил, она искренне смеялась и рассталась с ним в веселом расположении духа. Муж еще не вернулся. Он работал начальником городского торгового отдела и часто задерживался на заседаниях.

Несколько лет назад Иван Семенович Сутоев отдыхал на Рижском взморье. Ему очень понравились розовые от солнца сосны, мягкий, как перина, песчаный пляж и величавое, спокойное море, глядя на которое добреешь душой. Но еще больше понравились Ивану Семеновичу местные дачи — оригинальной постройки, светлые, уютные, чистые. Иван Семенович долго приглядывался к одному двухэтажному домику в Майори, а потом так же долго уговаривал недоверчивых, испуганных хозяев разрешить ему снять план дачи.

Так появился в городе новый, добротный, изящный дом, куда и переехали Иван Семенович и Амалия Викторовна из осточертевшей им тесной коммунальной квартиры. Они давно мечтали о собственном хозяйстве, о маленьком садике, где можно поставить несколько ульев, завести свинью, а если позволят средства, то и коровенку. И вот мечта осуществилась — был и садик, были и ульи, была даже корова, которую по счастливой случайности удалось купить довольно дешево. И тишина, и никаких соседей, никаких споров, недоразумений, склок.

Около двух лет жила в новом доме Амалия Викторовна, но до сих пор входила в него со странным ощущением умиротворения и тихой радости. Словно крылья вырастали у нее, словно становилась она моложе, значительнее, здоровее. Она не замечала, что обычно, еще открывая калитку, начинала напевать, и так, с песней, взбегала по ступенькам крыльца.

Амалия Викторовна повесила в прихожей пальто, посмотрела в зеркало, показала себе язык и вошла в столовую, бросив на кресло портфель.

— Маша, Машенька! — крикнула она.

Из другой комнаты выбежала девочка лет шестнадцати-семнадцати с некрасивым веснушчатым лицом. Из-под платка, по-старушечьи надвинутого на лоб, выбилась прядь льняных маслянистых волос. Большие черные глаза смотрели на Амалию Викторовну покорно и испуганно. Это была домашняя работница Сутоевых.

— Милая девочка, — сказала Амалия Викторовна, — ну, посмотри, платье у тебя все в грязи. Когда же ты привыкнешь быть аккуратной?

Девочка взглянула на свое платье, прикрыла рукой влажный подол и потупила глаза:

— Я недавно пол мыла, тетя Амаля.

Амалия Викторовна улыбнулась:

— Ну вот видишь, а халат и не надела. Зачем же я тебе халат сшила? Чтобы на вешалке висел?

— Мне жалко его, — не поднимая глаз, ответила девочка, — он новый, а платье старое.

— Ах, чудачка ты моя, чудачка! — Амалия Викторовна обняла ее. — Ну, иди, надень, пожалуйста, халат, и будем ужинать. Я сегодня очень устала.