Конан и Черная Смерть - [7]

Но вдруг громко зарычал, подняв голову к темным небесам, острые когти заскоблили по плитам, ломая лед и кроша камень, а затем он обмяк и замер. Остекленевшие глаза его уставились в пустоту.

Толпа на балконах замерла, с ужасом и удивлением гладя на поверженного титана. Но еще больше была удивлена, когда из-под туши, пошатываясь, показался израненный киммерийский волчонок, сжимающий в руках обагренный по самую рукоять кинжал, которым он пронзил дикое сердце зверя, принеся ему покой.

Конан встал над поверженным медведем и с вызовом взглянул на ложу королевы. К своему негодованию он увидел, что она улыбается, кривя свои бескровные губы. За его спиной со скрипом поднялась решетка, и сильные руки отобрали у него нож. Стражи развернули его, и повели внутрь цитадели — возможно, первого, кто второй раз вернулся живым с этой проклятой арены, а вслед ему несся кровожадный смех Вамматар.

* * *

Следующим противником Конана был человек. Обессиленный, измученный пытками воин из Бритунии с осунувшимся лицом. Он бился коротким копьем, но не очень умело, и быстро нашел свою смерть от меча Конана. И шепча проклятия своим врагам, испустил дух, обильно истекая кровью. Затем против киммерийца выставили трех недавно пойманных разбойников из Пограничного Королевства, еще полных сил и не изведавших «ласк» хозяина пыточной, но и их Конан отправил методично одного за другим к праотцам, окропив ледяные камни их горячей кровью.

Через несколько дней его выставили против четы полярных волков, злобных и кровожадных. Бой был долгим и принес Конану не только победу, но и десяток рваных ран, которые потом ему зашивал старик-лекарь, смотрящий за воинами-стражами подземелий Халоги. Следующий бой напомнил юному киммерийцу, где он находится. Перед ним стояли четверо мертвецов — два свежих трупа, один из которых был недавно сраженным Конаном воином из Пограничного Королевства, и двое совсем уж мерзких — гнилая плоть обнажила кости и клочьями свисала с мертвых тел, покрытых слизью и червями, а в пустых глазницах выходцев из мрака пылал синий огонь, словно отблеск пламени самой глубокой из бездн. И страх волнами окружал их жуткий отряд. Но Конан, многое уже повидавший на своем веку, обучался и искал новые пути для победы даже над самыми казалось несокрушимыми врагами. Мертвецам не удалось сломить его волю. И все они грудой истерзанной плоти и костей замерли на покрытых снегом плитах внутреннего двора на радость кровожадным зрителям.

Несколько дней передышки и новые схватки. Волк-оборотень, толпа крестьян из северных баронств Бритунии, аквилонский рыцарь, поднятый из могилы черным колдовством, странное существо с зеленой кожей и острыми клыками, вооруженное шипастой дубиной, еще один медведь, уродливая черная пантера с длинным хвостом, заканчивающимся жалом скорпиона… и множество других воинов, угнанных в рабство или купленных на рынках Бритунии, Немедии или Заморы, а также зверей и неведомых этому миру существ, вырванных из тьмы и иных миров или выловленных кровожадной королевой Халоги и ее слугами.

* * *

Конан провел в плену почти три месяца. Множество новых шрамов украсило его молодое сильное тело, смерть и кровь еще больше закалили его воинский дух, он возмужал за эти дни, испив чашу страданий и пыток до дна. И чужая агония уже не так радовала его. На нее он здесь насмотрелся предостаточно.

Но скоро это все должно закончиться. Так думал он. Сегодня за ним не пришли, значит, новых боев пока не предвидится. Его дикое сердце все чаще направляло его мысли к миру, что остался за этими высокими стенами. Пыл Конана поутих, кровь больше не требовала яростных битв, он перестал радоваться победам. Он стремился на волю. Туда, где свежий ветер взметает снег, срывая его с черных неприступных скал. Туда, где лишь он сам хозяин своей судьбы. Туда, где есть день, ночь, рассвет и закат, и путь, что ляжет к ногам верным псом, и неизвестность, таящаяся впереди за каждым камнем и кустом. Настала пора покинуть эти проклятые богами застенки.

Несколько дней назад он решил, что убежит, оставит позади мрак Гипербореи и причуды ее кровавых властителей, унеся с собой в сердце вечное отвращение и ненависть к бледнокожим воинам-слугам северных колдунов.

Уже несколько часов он яро подтачивал одно из колец цепи, стягивающей его руки. Он очень усердно трудился и за несколько часов изнурительной работы, используя небольшой шероховатый брусок, который сумел пару дней назад стащить из клетки лекаря, почти до конца стер одно из них. Сейчас было бы очень легко, используя всю силу мышц, разорвать цепь, но он ждал. Ждал вечернего обхода, ждал того момента, когда надсмотрщик откроет дверь его камеры, чтобы впустить внутрь слепого старика-разносчика.

Вот и знакомый скрип старой тележки, которую слепой раб подкатил к его камере, тенью скользящий перед ним Железная маска загремел ключами и открыл дверь. Он медленно вошел, держа в одной руке факел, осматривая камеру, бросил взгляд на цепь, но ничего вроде бы не заметил. Затем он взглянул в напряженные блестящие глаза узника, и казалось, этот взгляд заставил его испытать невольный страх и холодную дрожь. Тюремщик заколебался, видимо что-то уловив в синей глубине глаз Конана, и шагнул спешно к двери, когда странный звук, раздавшийся у него за спиной, заставил его замереть у самой двери и оглянуться.