Комсомольский комитет - [76]
— Только проходите тихонько, — предупредила она.
Когда Соня села на свое место, Толя говорил, что боремся мы за красоту и культуру жизни.
Но вот на кабельном заводе есть молодые люди, причем даже комсомольцы, которые ложно представляют себе красоту и культуру. Они похожи на Борю Н., героя стихов Слободского и Дыховичного, помещенных недавно в «Крокодиле». Боря одевается всегда «интеллигентно»:
Соня видела, как Пескарев, лениво присевший рядом с ней, вытянул голову и начал слушать.
Чирков рассказывал о Бориных вкусах:
Соня смеялась. Трудно было поверить, что сейчас выступал тот самый Чирков, на которого она так рассердилась недавно.
Вечером, когда молодежь идет на кружковые занятия или в вечернюю школу, Боря «фокстротит» на танцплощадке. Язык у него «дикарский», «жаргонно-тарабарский». Анатолий, видимо, собирался назвать, кто же из заводских рабочих похож на Борю Н., но не успел, его перебил Пескарев.
— А какое кому дело? — громко, возмущенно выкрикнул он.
Оглушительный смех в зале прервал лекцию.
— Это же Пескарев из первого цеха. Точно! — раздались голоса. — Сам себя узнал.
Пристыженный Пескарев поднялся и направился к выходу, стараясь делать вид, что он идет с достоинством, но под конец не вытерпел и выскочил из зала.
Завод выполняет план. Простые, понятные слова. А сколько за ними кроется огромного напряжения, огромной согласованности, труднейшей координации сотен рабочих участков, борьбы за отличное их питание, работы с каждым из многих тысяч людей.
Русаков чувствовал себя так, словно скинул с плеч жаркую шубу. Он пригласил к себе начальников основных цехов. План выполнен — хорошо, но завтра его надо перевыполнить! Как это сделать, обсуждали директор и начальники цехов — люди разных возрастов, из которых одни в скором времени уже собирались на пенсию, а другие только что кончили вузы.
Дотаивали в самом низу широких квадратных окон морозные узоры, а за окном звенела капель и кружила метелица; разгулялась зима в последние свои дни, хотя впереди еще март, весенний месяц крепких зимних морозов.
Вошла технический секретарь.
— Костоломов у телефона, Иван Пахомович.
— Угу, — прогудел Русаков и взял трубку.
Всегда усталый, медленный голос Костоломова звучал необыкновенно бойко и взволнованно:
— Иван Пахомович, это непорядок!
— Что такое, Прокофий Фомич?
— Ты не в курсе дела? Ваши комсомольцы, то есть ваши вместе с нашими, выпустили какую-то газету, «Жало» называется. Там… ну, одним словом, я этого тебе говорить не буду, одним словом, они подрывают мой авторитет.
— Ну? — сказал Русаков, еще сам не зная, как отнестись к этому.
— Я приказал снять, а они перевесили на проходную вашего завода, как раз там, где мои рабочие ходят и все равно читают! Цылева твоя дерзит. «Попробуйте снимите, — говорит, — еще хуже вас разрисуем!»
— Д-да, некрасиво получается, — прогудел Русаков. — Одну минуточку. — Прикрыв рукой трубку, он обратился к начальникам цехов.
Те уже все читали «Жало», и никто не увидел в нем ничего страшного. Болотникова была того же мнения, тем более, что и Цылева с ней советовалась. Наоборот, все радовались войне, которую подняли комсомольцы Озерной против бюрократов из строительства.
Через несколько минут Русаков сказал в трубку:
— Алло! Прокофий Фомич! Сочувствую тебе, да, сочувствую. К сожалению, поделать ничего не могу, прав не имею. Обращайся в комитет комсомола, да, да, к Цылевой, к Цылевой…
Глава 5
Весна врывалась в горком сквозь открытые форточки свежим весенним воздухом, ветром, звуками помолодевшей улицы.
Наталья Петровна в этот день наломала разбухших березовых почек и приготовила настой, который она любила втирать в поясницу, когда в сырую погоду у нее начинались боли. Она отнесла этого настоя соседу, мужу своей подруги.
В хлопотах Наталья Петровна забывалась, ведь она замечала, что вот уже месяц Игорь и Тамара почти не разговаривают друг с другом. Наталья Петровна пыталась заговорить с Тамарой, узнать от нее, в чем дело, но та грубо ответила ей:
— Ах, отстаньте от меня, ради бога! Спросите у сына, может быть, он вам пожалуется!
Но Игорь не жаловался. Хотя иногда ему хотелось рассказать все матери, не создавать в доме этих мучительных, тревожных загадок. Но что он будет рассказывать? Глупую, грязную сплетню? Игорю казалось, что он взрослее и выше этого. О Тамаре все труднее было думать, Игорь чувствовал, что не понимает ее и любит. Эти дни размолвки становились все невыносимее. Иногда Игорь сердился. И Тамара, наверное, все-таки любила Игоря, если каждый день с молчаливой ревностью следила, где и с кем бывает он.
В коридоре Игорь встретил Лучникову, на мгновение ему стало неприятно, словно Лена была виновата в том, что случилось. Если бы Игорь в эту минуту взглянул на девушку, он увидел бы испуг и недоумение в ее зеленоватых, пронзительных глазах.
