Комсомольский комитет - [34]

— Вы не заняты?

— Чем? — спросила Даша.

— Мне очень интересно, вращается ли вокруг вас кто-либо из мужского персонала? — с необыкновенной вежливостью пояснил Пескарев. По напряженному, красному лицу Митьки было видно, как труден ему этот «культурный» разговор.

— На что вам? — смеясь, спросила Даша, подчеркнуто произнося слово «вам», и мигом представила себе и своего напарника по машине и Шурку Веснянкина, с которым она постоянно ругалась из-за того, что тот давал на волоченье бракованный прокат.

— Я хочу с вами… дружбу иметь, — сказал Пескарев.

— Вращается! — смеясь, заметила Даша.

— Тогда какая уж дружба! — убежденно сказал Пескарев и, отведя ее после танца к стульям, больше не подходил к ней.

Даша отлично поняла Пескарева. Она смеялась, видя, как Пескарев, удивленный, что не видит своего соперника, с тех пор все пристальней следил за нею.

Пескарев, вероятно, подумал, что это Дынников «вращается».

А Дынников снова близко придвинулся к ней и угрюмо сказал:

— Даша!

— Чего? — улыбаясь, повернулась она, отметив про себя: «Ага, была Дашка, стала Даша».

— Даш, давай дружить! — сказал Дынников, делая такое выражение лица, чтобы из молодежи никто не мог подумать, что он «миндальничает» с Дашкой Хохловой. Он говорит с ней просто так, а слушает одного Тошку Филатова, который, выстукивая костяшками пальцев на стене, а подошвами сапог по полу что-то вроде джаза, запел, подделываясь под кавказца и на южный лад акцентируя слова: «Карапет влюбился в красотку Тамару».

— А как это — дружить? — наивно спросила Даша.

— Ну, не знаешь как? — сказал Дынников, коротко, но многозначительно глянув на Дашу, и носком сапога наступил на кончик ее старой, выпачканной в мазуте туфли.

— Не знаю, — предусмотрительно подбирая ноги, простодушно сказала Даша. — Ты объясни. Ты ведь даже в техникуме учился, а я не училась, не знаю.

Ромка искоса взглянул на Дашу. Единственный сын у родителей, избалованный, в школе Роман учился плохо, но зато был уверен, что ему в жизни все можно. Просидев три года в седьмом классе, Ромка поступил в техникум, но его оттуда очень скоро исключили за неуспеваемость.

Тогда отец устроил Романа в цех. Но и там к товарищам он стал относиться свысока.

На работу Роман приходил пьяным, в ночную смену мог пойти «на минутку» покурить, да и заснуть. Дынников матерился хуже Тошки Филатова. Он не любил только напоминаний об учебе. Но Даша смотрела по-прежнему простодушно и, тая усмешку в круглых веселых глазах, говорила:

— Правда, я еще только в шестом классе учусь. И то в вечерней школе. И книжек мало читала. И я так рада, когда со мной хотят дружить! Я не знала, что о дружбе договариваются. Это все равно как сделка, да? — говорила Даша и вдруг мечтательно прикрыла глаза. — Я думала, дружба приходит сама собой. Думала, это самое-самое лучшее чувство! Когда люди знают друг друга, помогают друг другу. Один другому никогда не скажет грубого слова…

— Чего ломаешься? Подумаешь, сопля! — Дынников резко поднялся и, засунув руки в карманы, быстро пошел из курилки.

— Дурак! — брезгливо сказала Даша ему вслед. И тут же весело рассмеялась.

Даша умела во всем найти веселое. Правда, она видела, что не всем так весело, как ей. Вот Мишка Корнюхин. Такой большой, сильный, а живет как медведь, и имя-то такое. Или Филатов: с виду болтун. А никогда не узнаешь, что у него на душе. Кажется, ему все нипочем. Но от Тошкиного соседа по койке в общежитии Даша «по секрету» узнала, что Филатов очень переживал из-за того, что ему долго не повышали разряда.

Антон давно уже работал самостоятельно и техминимум сдал и браку у него случалось меньше, чем, например, у Веснянкина. Мастер Дынников обещал рекомендовать Филатова к повышению разряда. Но обещание оставалось обещанием. Дынников-старший часто придирался к Филатову, может быть, потому, что тот уж очень не любил Романа и не скрывал этого. В ответ на придирки Антон огрызался.

Когда девушки из первого цеха собирались вместе, они часто сетовали, что у них на заводе нет «ничего особенного». Чаще всех об этом говорила Надя Веснянкина. На кабельный приходили газеты, в которых писали о событиях в разных уголках страны. Летом в Озерную приезжали студенты из областного города, из Москвы и Ленинграда. И Даша Хохлова соглашалась: мало в жизни молодых кабельщиков праздничного, казалось, что все интересное проходит мимо. Но Даша не умела унывать. Все-таки ей было хорошо!

Вбежала Ала Варежка. Щеки ее горели, косынку она держала в руках, и завитки волос, таких же курчавых, как у Даши, только темнее, падали на лоб.

— Здравствуйте кого не видела! — бойко сказала Варежка.

Она несколько минут слушала Филатова, укоризненно и весело покачивая головой, потом громко сказала:

— Ой, ребятишки, какой комитет на днях был!

— Какой комитет? — не поняв, спросил Филатов.

— Комсомольский. Ах, какой! Теперь Куренков уже не секретарь.

Но сообщение не вызвало никакого интереса. Куренкова плохо знали и мало о нем думали.

— Теперь Соня Цылева, — сказала Варежка.

— Соня? Это из механического? — уже заинтересованно откликнулось несколько голосов.

— Ага, — подтвердила Варежка.