Комсомольский комитет - [32]
Остаток дня Игорь провел в читальне, раздумывая над словами Матвея Семеновича, а на следующий день на семинаре секретарь Лужского горкома комсомола, сам этого не зная, вернул его к вчерашнему разговору.
Маленький, с раскосыми, выпуклыми, но добрыми глазами, он убеждал Игоря, размахивая руками, хотя тот вовсе не собирался спорить с ним:
— Ты пойми! Ты пойми! В другой раз в человеке заметишь одну черточку какую-нибудь: что он детям книжки читать любит или какою-то утонченностью, чуткостью отличается, и за эту ниточку всего человека на замечательную дорогу вытащишь.
Через неделю Игорь снова был в Павловске, провел бюро, переночевал дома и наутро выехал на кабельный завод; никого не предупредив о приезде, добрался до поселка на попутной машине.
В коридоре заводоуправления Игорь встретил Болотникову.
— А-а, — сказала Болотникова, протягивая обе руки. — Очень хотела познакомиться, я так много слышала о вас, товарищ Соболев.
Куренков уже знал о решении горкома: он говорил с Силиным по телефону. Соболева он встретил с холодным недоброжелательством, в котором сквозили любопытство и боязнь. Это недоброжелательство заставило Соболева внутренне сжаться и все-таки посмотреть Павлу в глаза.
— Об отмене ты сам докладывай на комитете, меня уж уволь, — небрежно сказал Павел и направился из комитета.
— Ты мне пропуск на завод выпиши, — хмуро сказал вслед ему Соболев.
Павел вернулся с пропуском, положил его на стол и молча вышел.
Комитет начался в четыре часа, после того как Игорь вернулся с завода.
— Заседание комитета комсомола считаю открытым, — пробурчал Куренков и помедлил.
Где-то у Игоря теплилась надежда, что, может быть, Соня виновата больше, чем он знает, может быть, она неправильно вела себя на комитете, а Павлу что-то мешало работать… И это предложение, которое Игорь согласовывал в горкоме и обкоме, окажется ненужным. Игорь и вообще не любил приносить людям неприятности, а тут Павел, старый друг… Злой, рассерженный, он все равно был не безразличен Игорю.
Вставая, Игорь видел, как рука Павла потянулась к раскрытой пачке папирос — большая, рабочая рука молодого парня.
Игорь вдруг подумал, что Павел сердится не на горком, а именно на него, и это укололо его, вызвало новую досаду.
Соболев сказал, что наказывать секретарей, которые показывают пример недисциплинированности, нетребовательности, может быть, и нужно было… Если иначе нельзя встряхнуть их, заставить задуматься над огромной ответственностью, которую они взяли на себя перед людьми. Но кто же дал право снимать из-за этих, в сущности, не очень серьезных причин одного из лучших секретарей? Как это случилось? Снять Соню Цылеву предложил Павел Куренков. А что думали члены комитета, вынося такое решение?
— Я говорил Куренкову, у него привычка такая: строить работу на выговорах, на наказаниях, — заметил комсорг из четвертого цеха Клим Сорокин. Он привстал и подтянул на коленях брюки. — Я и не голосовал за это решение.
Игорь Соболев выглядел колючим ежом. Черные волосы его свисали на лоб. Он торопливо говорил:
— Два месяца назад, Павел, ты обещал лучше работать. Что изменилось с тех пор? Появились комсомольские бригады и контрольные посты. А что они сделали? Какая комсомольская бригада не дает брака? Какие недостатки выявили контрольные посты? Что вообще делает комсомол вашего завода? Ведь комсомол — это ударная группа, которая всюду проявляет свою инициативу, свой почин. А у вас Цылева проявила инициативу, а вы ее глушить, не прямо, так косвенно… Можно простить ошибки, но равнодушие — это хуже всякой ошибки. А у Куренкова именно равнодушие. Когда мы с тобой, Павел, виделись на активе, ты мне второй раз обещал помочь в общежитии строителям. Что же сделано там? Ничего.
— С общежитием не успел…
— Может, и не хватило у тебя времени. А разве нельзя было послать в общежитие заводских комсомольцев, чтобы они помогли… Разве нельзя? Или не надо? А что ты сделал для того, чтобы лишний раз постучаться Костоломову в дверь?
— Это можно было… — словно поперхнувшись, проговорил Куренков.
У Сони сердце билось так, что ей казалось: Болотникова, которая сидела рядом, слышит. Как странно, удивительно все получилось. Соня припомнила разговор сегодня с Соболевым в цехе, когда Игорь спрашивал: нравится ли ей комсомольская работа да смогла ли бы она работать секретарем комитета? Соня отвечала по-девчачьему, решительно: почему бы не смогла? Тогда Соня не придала никакого значения этому разговору. Но почему горком так критически относится к Куренкову? До сих пор Павла хвалили, хотя его чаще всего и не за что было хвалить.
Слова попросила Роза Голубева. Роза редко выступала на комитете, у нее был неожиданно тонкий, при ее огромной фигуре, голос, и Валя Голубева, которую все принимали за ее родственницу, выпрямилась. У Павла Куренкова на лице вдруг выступило очень много веснушек. Соня не ожидала, что Роза умеет так хорошо говорить.
— Я, товарищи, тогда ведь тоже голосовала, чтобы Соню Цылеву снять с работы. Почему? Вот я сейчас себя спрашиваю, почему? Да оттого, наверное, что я думала: если старшие товарищи так решили, значит это правильно. И мы привыкли так: Куренков скажет, а мы соглашаемся, хотя он часто и не прав бывает.
