Коммунисты - [18]
Начало марта. Сесиль пишет, что в этом году раньше пасхи не приедет. Днем так жарко, что можно носить полотняные платья и даже ходить полуголой; только под вечер, на закате солнца, надо быть поосторожнее. Тут чудесно. Висконти без конца твердит, что тут чудесно. Он заметил, что девочка на него заглядывается, и стал перед ней рисоваться. Он ораторствует, хотя нельзя сказать, что это делается специально для нее: он всегда ораторствует — прежде всего для собственного удовольствия. На пляже, в купальном костюме, растянувшись на солнце, он загорает и рассказывает всякие истории, особенно легенды об альбигойцах. Он знает множество таких легенд… И еще очень любопытно слушать, когда он рассказывает о современных хранителях этой древней ереси… Например, об одном председателе апелляционного суда, который исповедует это проклятое папой вероучение, или о некой подозрительной испанке с громкой, вероятно, вымышленной фамилией; эта дама, близкая подруга господина Абеца[38] из германского посольства, видимо, задалась целью стать связующим звеном между вагнеровской легендой о Граале и ее реальным каталонским воплощением…
Мари-Виктуар не очень внимательно слушает все эти рассказы и парламентские анекдоты, но ей приятно чувствовать на себе взгляд черных глаз рассказчика. Висконти тоже смуглый, как и Барбентаны. Может быть, он похож на дядю Армана, папиного брата, сбежавшего из дому двадцать пять лет назад? О нем в семье никогда не говорят…
Как-то раз Висконти погладил ее руки, она вся затрепетала и почувствовала, что отомстила госпоже Висконти за ее близость с Жоржеттой, да немножко отомстила и Сесиль…
Право, тут чудесно, чудесно. Невозможно и представить себе, что где-то кто-то испытывает страдания. Берег у Антибского мыса — просто рай земной: здесь исчезают все заботы, сюда не доходят даже отдаленные отзвуки горя. Да еще здесь дом Жоржетты, а в нем такие красивые, не загроможденные мебелью комнаты, и из окон видно море и небо. Большой зал декорирован черными рыбачьими сетями с белыми пробковыми поплавками, рядом с ним — библиотека с верхним светом, проникающим через цветные стекла всех оттенков, и в ней большая вольера с голубями; а дальше — гостиная, похожая на плетеную из соломы шкатулку работы Жан-Мишеля Франка, — копия знаменитой комнаты в парижской квартире этого художника. Жоржетта очень дружна с Франком. Однажды Висконти попробовал было сказать о нем что-то плохое, но она тотчас поставила сплетника на место. В коридорах — лепные украшения, маски работы Джакометти; и по его же рисункам сделаны каминные решетки и подставочки для ножей и вилок на обеденном столе… Прямо против входа висит полотно Дали, соперничающее голубизной с небом. А несколько дней назад, когда Орельен проезжал через Париж, он купил большую ширму работы Жан-Блэза и вон ту картину Диего… Он воображал, что купил их по своему почину, но, по правде сказать, это подстроила Луиза Геккер во время своей недавней поездки в Париж, да ей еще помогли в этом Жоржетта и Франк. По крайней мере, в отношении ширмы; а полотно Диего — подростки на набережной, разбитые колонны, алый парус в гавани — это уж вроде премии баронессе за ее посредничество; Диего — курчавый смазливый швейцарец, которого она повсюду таскает за собой в своем автомобиле…
— Напрасно вы купили эту штуку, дорогая Жоржетта, — сказал Висконти, вернувшись с пляжа в широком черном халате и баскских сандалиях. — Отдает итальянским Ренессансом. Кричащая дешевка!.. Ваша драгоценная Луиза надула вас… Зато ширма!..
Ширма состоит только из трех створок, но какая тяжелая — вся из мрамора. Странно: знаешь, что эти складки занавеси сделаны из камня, а все же кажется, что их колышет ветер или, может быть, люди, пробегающие за ширмой! И удивительный оттенок мрамора: желтоватый, почти белый; как будто вещь эта новая или очень уж старинная; складки спадают с больших каменных колец, нанизанных на деревянный шест, который словно источен морем… За край занавеси ухватилась мужская рука, она видна почти до локтя, и Мари-Виктуар пытается и не может представить себе, что же происходит за этой ширмой, — вообразить позу склоненного человека, его движения, и женщину, хотя ее coвсем не видно… Женщина, должно быть, белокурая, а лицо у нее чуточку плоское… как у Сесиль.
Сначала картина швейцарца ей очень понравилась, прежде всего потому, что когда курчавый живописец приезжал сюда с Луизой, Мари-Виктуар заметила томный его взгляд. Но теперь она от него отреклась. Висконти не может ошибаться. Зато он дал ей право восхищаться ширмой Жан-Блэза… О нем она ничего не знает. Какой-то молодой скульптор, который работает на Жана Франка, как и Джакометти.
— Совершенно необычайные вещи делают в наши дни… — сказал Висконти. А его жена процедила: — Я в скульптуре не разбираюсь… — У нее, говорят, есть картины Модильяни.
Итак, Мари-Виктуар имеет право грезить о ширме и о самóм молодом скульпторе. Говорят, он очень красив. Сразу видно, что ширму делал красивый человек. Удивительный оттенок у мрамора. А эта мужская рука, конечно, слепок с руки самого скульптора… Чувствуется, что плечо, приподнявшее немного подальше складки занавеса, — сильное молодое плечо… Мари-Виктуар покусывает губы. А какие глаза у Жан-Блэза? Такие же бархатные, как у Висконти? Но он, разумеется, гораздо выше ростом… И, верно, он не такой загорелый. У мужчины, притаившегося за ширмой, тело может быть только беломраморное, а лицо бледное, как у Фреда. Пожалуй, она слишком часто думает о Фреде Виснере… у него тело того оттенка, какой бывает у дорогих шведских перчаток… Она это заметила в прошлом году, когда Фред нырял в Эден-Роке… Какая дивная погода… Слышны голоса детишек Жоржетты. Должно быть, придумали какую-нибудь новую игру. Утром пришло письмо от Сесиль… Сколько цветов на столе! Розовые гвоздики, белые гвоздики… Жоржетта, ты с ума сошла? Как же мы будем обедать? Весь стол завален цветами! Куда мы их денем, когда подадут обед? Орельен, ты просто дурак! Для цветов есть вазы. В самом деле, повсюду в доме стоят вазы, и повсюду в вазах будут цветы. Подумайте, ведь есть люди, которые могут покупать гвоздики только по штучкам, ну, самое большее, десяток-другой. А у нас их целые охапки. — Вы это называете охапками? — возмутился Висконти. — Нечего сказать! Да для таких охапок надо иметь руки великана!
В романе всего одна мартовская неделя 1815 года, но по существу в нем полтора столетия; читателю рассказано о последующих судьбах всех исторических персонажей — Фредерика Дежоржа, участника восстания 1830 года, генерала Фавье, сражавшегося за освобождение Греции вместе с лордом Байроном, маршала Бертье, трагически метавшегося между враждующими лагерями до последнего своего часа — часа самоубийства.Сквозь «Страстную неделю» просвечивают и эпизоды истории XX века — финал первой мировой войны и знакомство юного Арагона с шахтерами Саарбрюкена, забастовки шоферов такси эпохи Народного фронта, горестное отступление французских армий перед лавиной фашистского вермахта.Эта книга не является историческим романом.
Более полувека продолжался творческий путь одного из основоположников советской поэзии Павла Григорьевича Антокольского (1896–1978). Велико и разнообразно поэтическое наследие Антокольского, заслуженно снискавшего репутацию мастера поэтического слова, тонкого поэта-лирика. Заметными вехами в развитии советской поэзии стали его поэмы «Франсуа Вийон», «Сын», книги лирики «Высокое напряжение», «Четвертое измерение», «Ночной смотр», «Конец века». Антокольский был также выдающимся переводчиком французской поэзии и поэзии народов Советского Союза.
В книгу вошли рассказы разных лет выдающегося французского писателя Луи Арагона (1897–1982).
В книгу вошли рассказы разных лет выдающегося французского писателя Луи Арагона (1897–1982).
Евгений Витковский — выдающийся переводчик, писатель, поэт, литературовед. Ученик А. Штейнберга и С. Петрова, Витковский переводил на русский язык Смарта и Мильтона, Саути и Китса, Уайльда и Киплинга, Камоэнса и Пессоа, Рильке и Крамера, Вондела и Хёйгенса, Рембо и Валери, Маклина и Макинтайра. Им были подготовлены и изданы беспрецедентные антологии «Семь веков французской поэзии» и «Семь веков английской поэзии». Созданный Е. Витковский сайт «Век перевода» стал уникальной энциклопедией русского поэтического перевода и насчитывает уже более 1000 имен.Настоящее издание включает в себя основные переводы Е. Витковского более чем за 40 лет работы, и достаточно полно представляет его творческий спектр.
«Орельен» — имя главного героя и название произведения — «роман итогов», роман о Франции не просто 20-х годов, но и всего двадцатилетия, так называемой «эпохи между двух войн». Наплывом, как на экране, обрисовывается это двадцатилетие, но от этого не тускнеет тот колорит, который окрашивал жизнь французского общества в годы первых кризисов, порожденных мировой империалистической войной. Основное, что противопоставляет этот роман произведениям о «потерянном поколении», — это трактовка судьбы главного героя.
Роман «Над Неманом» выдающейся польской писательницы Элизы Ожешко (1841–1910) — великолепный гимн труду. Он весь пронизан глубокой мыслью, что самые лучшие человеческие качества — любовь, дружба, умение понимать и беречь природу, любить родину — даны только людям труда. Глубокая вера писательницы в благотворное влияние человеческого труда подчеркивается и судьбами героев романа. Выросшая в помещичьем доме Юстына Ожельская отказывается от брака по расчету и уходит к любимому — в мужицкую хату. Ее тетка Марта, которая много лет назад не нашла в себе подобной решимости, горько сожалеет в старости о своей ошибке…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Цикл «Маленькие рассказы» был опубликован в 1946 г. в книге «Басни и маленькие рассказы», подготовленной к изданию Мирославом Галиком (издательство Франтишека Борового). В основу книги легла папка под приведенным выше названием, в которой находились газетные вырезки и рукописи. Папка эта была найдена в личном архиве писателя. Нетрудно заметить, что в этих рассказах-миниатюрах Чапек поднимает многие серьезные, злободневные вопросы, волновавшие чешскую общественность во второй половине 30-х годов, накануне фашистской оккупации Чехословакии.
Настоящий том «Библиотеки литературы США» посвящен творчеству Стивена Крейна (1871–1900) и Фрэнка Норриса (1871–1902), писавших на рубеже XIX и XX веков. Проложив в американской прозе путь натурализму, они остались в истории литературы США крупнейшими представителями этого направления. Стивен Крейн представлен романом «Алый знак доблести» (1895), Фрэнк Норрис — романом «Спрут» (1901).
В настоящем сборнике прозы Михая Бабича (1883—1941), классика венгерской литературы, поэта и прозаика, представлены повести и рассказы — увлекательное чтение для любителей сложной психологической прозы, поклонников фантастики и забавного юмора.
Чарлз Брокден Браун (1771-1810) – «отец» американского романа, первый серьезный прозаик Нового Света, журналист, критик, основавший журналы «Monthly Magazine», «Literary Magazine», «American Review», автор шести романов, лучшим из которых считается «Эдгар Хантли, или Мемуары сомнамбулы» («Edgar Huntly; or, Memoirs of a Sleepwalker», 1799). Детективный по сюжету, он построен как тонкий психологический этюд с нагнетанием ужаса посредством череды таинственных трагических событий, органично вплетенных в реалии современной автору Америки.
