Комики, напуганные воины - [10]
Безутешный Жираф только головой качал, метр — направо, метр — налево. Лучо не слушал их. Месяцами рассуждал он о смерти, о завершающем начале, рассуждал в одиночестве, если не считать последнего его ученика — кенара. А в итоге смерть настигла не его, а Леоне Весельчака.
Funere mersit acerbo, безвременно почил юноша, на которого богам, как видно, наплевать. Вот так-то, господин учитель. Рок, Судьба, Всевышний, парки — что они все, спятили?!
— Кто со мной? — решительно спрашивает Лучо.
— Куда? — тоном инквизитора осведомляется Слон.
— На виа Бессико.
— Зачем? — продолжает допрос инквизитор Слон, который терпеть не может расплывчатости.
— Надо расспросить, как это произошло. Надо же что-то делать!
— Что делать? — с последовательностью инквизитора допытывается Слон, не терпящий расплывчатости.
— Я должен, должен, должен узнать, — твердит Лучо (по его срывающемуся голосу друзья, должно быть, уже поняли, что в горле у него ком).
— Я пойду, — вызывается Рак и поднимает клешню, словно присягая на верность.
В подвале Башни номер Три верная Вела уже бьет копытом. Вела — это велосипед-двадцатилетка. Она дрожит, заслыша шаги хозяина. Лучо с непривычной энергией ставит ногу в стремя.
— Куда поедем? — не терпится Веле.
— На другой конец города.
— Ура!
— Помчим, как летит телеграмма и стих.
— Кто это сказал?
— Великий Маяковский, погиб в тридцать семь лет.
— Примерно как Коппи[1], — комментирует Вела.
— В путь!
— В путь!
У выезда из подвала их уже ждет Артуро, оседлавший свою боевую Аталу — дамский велосипед. Все четверо молниеносно скрываются из вида, спускаясь по отлогой улице.
Тем временем неразлучные Волчонок с Кроликом уже приближаются к виа Бессико. Волчонок обнаружил фотографию в газете и не поверил своим глазам. Он ожидал увидеть снимок Леоне в спортивной форме «Милана», а эта черно-белая фотография с подписью не может быть правдой, надо пойти и убедиться, что все это враки. Волчонок пересекает весь город. За ним трусит Кролик, он никогда не выходил за пределы своего квартала и теперь озирается вокруг, словно плывет в каноэ по Амазонке.
С высоты своего почти полутораметрового роста Волчонок общается с прохожими:
— Извините, как пройти на виа Бессико?
Каждый спрошенный считает своим долгом пуститься в пространные объяснения. А тем временем Кролик, стоя в сторонке, сучит ногами. Мальчишки топают уже два часа подряд.
— Остановись, пожалуйста, — умоляет Кролик, — я хочу пописать.
— Ну писай.
— Что, прямо здесь?
— А где же? Если хочешь — дуй в штаны!
(Скорость передвижения герильи задает не самый быстрый, а самый медленный боец: Волчонку волей-неволей приходится применить теорию Че Гевары.)
Кролик исчезает в зарослях мирт, окружающих столики открытой пиццерии «Марекьяро», и, не скупясь, орошает ее территорию. За этой операцией с интересом следит страж порядка на мотоцикле.
— Эй, ты!
Кролик спасается бегством, по пути полив еще метров пятьдесят.
— Хочу домой, — хнычет он, застегивая штаны. Волчонок сидит на мусорном ящике с видом конного полководца и не отвечает: он занят изучением карты города, которую изъял из отцовских залежей.
— Мы на площади Кадорны. Уже близко.
— Где написано, что это площадь Кадорны?
— Вон памятник, не видишь, что ли?
— Откуда ты знаешь, что это Кадорна?
— Сабля у него.
— Это не сабля, а трость.
— Тем, кто с тростью, памятников не ставят.
— Это не сабля.
— Пошел ты на фиг!
— И вовсе мы не на площади Кадорны.
— Нет, на площади.
— Да ты как будто знаешь, кто такой Кадорна!
— Конечно, он возглавил крупное отступление.
— Где это видано, чтоб памятники ставили тем, кто отступает?
— Он потом вернулся и победил.
— Не трепись!
— Говорю тебе: пошел в задницу!
— Я хочу домой!
— Вали, кто тебя держит!
— Я поеду на такси.
— Кишка тонка.
— Ничего не тонка.
— Ну давай, останови вон того.
— Он слишком гонит.
— Нашел отговорку!
— Да иди ты!..
— Сам иди!
— Вернемся домой…
— Трус, тебе на все наплевать! А я должен установить, кто убил Леоне.
— Почему ты, полиция на что?
— Полиция только улики собирает, а убийцу в конце концов ловит сыщик. Ну уж только если он увязнет в дерьме по уши, тогда врывается полиция и приходит ему на помощь.
— Да хватит заливать!
— А часто полиция в сговоре с убийцей.
— Это да.
— Ну так пошли!
— Нет, родители не разрешают мне одному болтаться по центру.
— Значит, ты не солдат, а дерьмо.
— Как это?
— У тебя вместо ног подставка с травой, как у игрушечных солдатиков. Ты сам двигаться не способен, тебя можно только переставлять с места на место. Опрокинут тебя — ты мертвый, скажут «бах» — ты вроде бы выстрелил.
— Врешь!
— Да посмотри на свои ноги, трус! Вон трава пробивается на подставке.
— Неправда, куда хочу, туда и хожу!
— Тогда пошли!
И они продолжают путь.
— Я знаю, кто убил его, — заявляет Кролик.
— Шагай, хватит языком молоть!
— Это «Ювентус», не иначе.
— Шагай, говорю, крольчатина!
— «Ювентус» не терпит, когда чужие футболисты хорошо играют. А Леоне здорово играл, и они пронюхали…
— Шагай!
— Подсадили туда киллера, и он с террасы ухлопал Леоне.
— Ерунда, Леоне сроду не бывал в этом квартале.
— Как же он там очутился?
— Выясним.
— А дальше что?
— Ничего, видишь, мы уже на месте?
Сборник включает произведения прозаиков, достигших в Италии популярности в последние десятилетия и совсем незнакомых советскому читателю. Повести и рассказы Стефано Бенни, Джузеппе Конте, Марты Мораццони, Антонио Табукки и Джанни Челати отмечены многообразием тем и богатством художественной палитры.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.