Комики, напуганные воины - [8]

В этот час в баре собралось много рыцарей, и среди них одна прекрасная дама, кассирша по имени Алиса. Она сидит за электронной кассой и на ее клавиатуре, словно на клавесине, разыгрывает бесчисленные вариации на тему потребления; под эту музыку звучит контральто Алисы:

— Тысяча четыреста… Спасибо, три тысячи лир… Будьте любезны, поищите двести лир… Сто тысяч… у меня, к сожалению, нет сдачи… До свиданья, синьор.

Здесь установлена и другая электронная аппаратура, на которой юные воины тренируют рефлексы, взрывая межпланетные корабли, готовясь отразить атаку врага, но в этот час космические траншеи пусты, ибо присутствующие рыцари все уже в преклонных летах.

Лучо Ящерица, войдя, приветствует компанию игроков за первым столиком; они пускают по кругу засаленные карты, швыряют их на стол, взывая к удаче, приходят в ярость, если кто-нибудь осмеливается нарушить гармонию укоренившегося ритуала. За вторым столиком посетитель замер в позе вождя апачей. За третьим двое обсуждают футбольный матч и противоречия империализма. Ящерица, элегантно раздвинув челюсти, здоровается с Алисой и решительно направляется к столику в углу, где выставлены кубки, памятные фотографии футболистов-триумфаторов, трофеи местных рыболовов, легендарные золотые карпы и фазаны, украшенные перьями, словно инка.

Здесь безмятежно устроились четверо представителей животного мира. У стены Джулио Жираф вытянул в стратосферу длинную шею, завершающуюся лицом, не лишенным выразительности, и сигарой. Шея выступает из воротничка голубой, безупречно чистой рубашки с галстуком, костюм тоже голубой, фирмы Чимабуэ, на совесть подреставрированный, хотя блеск на локтях выдает его почтенный возраст. Жираф одет так, чтобы не причинять никому хлопот; он живет один, и в случае смерти его не придется переодевать. Всегда готовый к траурной церемонии, он даже спит в галстуке. В данный момент его связывает с жизнью лишь угол в девяносто градусов.

Элио Слон, огромная туша, в прошлом многоопытный мясник, в результате общения с углеводами отлично знает все компоненты, составляющие наше бренное тело; к примеру, красные волокна мышц, хорошо просматривающиеся у зарезанных коров и солдат и производящие значительно меньшее впечатление, когда внезапно предстают нашему взору во время дорожных происшествий или в ростбифах, внушительно выпирают из-под кожи, хотя мы и состоим в основном из воды, точнее, из жидкостей, в случае со Слоном — из вина.

Элио Слон представляет собой, по сути, свыше ста тридцати килограммов первосортного мяса; в центре физиономии у него устройство, автоматически включающееся всякий раз, как только уровень жидкости достигает предела. Устройство именуется Носом и в данную минуту пламенеет, как тропический фрукт.

Рядом с ним Тарквинио Крот, у него тоже имеется выражение лица, но оно отделено от мира двумя круглыми черными стеклами в оправе, опирающейся на уши (маленькие, круглые, волосатые). Его лапищи от природы приспособлены к различного рода строительной деятельности (Тарквинио и в самом деле долгое время работал каменщиком), но совершенно не годятся для того, чтобы, скажем, сложить газету: этого он достигает лишь с большим ущербом для оной и не без помощи ругательств, легко образующихся в результате сочетаний имен из катехизиса с общеупотребительными оборотами. Почти полная слепота не мешает ему наслаждаться солнцем, выигрывать в карты и наблюдать за космическими кораблями (ему посчастливилось увидеть огромное разнообразие межпланетных экипажей — от твердых до студенистых).

Четвертое животное, которому в нашем повествовании уделено больше места, чем остальным, — Артуро Рак. У раков, как известно, потерянная в сражении клешня отрастает вновь. Нечто подобное случилось с Артуро на заводе, когда взбунтовавшийся немецкий станок отхватил ему руку по локоть.

Сначала инцидент назвали «производственной травмой», потом на несколько лет его возвели в разряд «преступления эксплуататорского капитала», затем низвели до уровня «неизбежных издержек переходного периода» и наконец заклеймили как «срыв производственного ритма». После многочисленных жалоб, до которых, впрочем, никому не было дела, Рак все же выудил из этой истории пенсию да жесткий алюминиевый протез, купленный за счет заводских приятелей и служащий преимущественно для украшения, правда, вместе с другой рукой он годится для воспроизведения широко распространенных жестов, а сам по себе — как предмет для стучания по железу против сглаза. К тому же новой клешней Рак держит сигарету, пристроив ее между двумя алюминиевыми пальцами, и докуривает ее до упора, не рискуя обжечься. Рак пользуется протезом и для замедленного вытаскивания и открывания кошелька, чем приводит очередь в неописуемую ярость и разжигает человеконенавистнические инстинкты, в которых любой добропорядочный гражданин раскаивается, как только подходит к окошечку.

Лучо решительно направляется к четверке своих друзей — а как еще назовешь людей, готовых прервать приятную беседу на темы футбола или «а вот в наше время» ради излюбленных аргументов Лучо: бактерий, завершающего начала и морали? Однако в этот раз он не обнаруживает у них на лицах привычной понимающей улыбки, его встречают унынием, растерянностью, недоумением. В чем дело?