Колючий мед - [83]

Планы на год, на пять лет, на семь лет вперед.

Казавшееся раньше естественным внезапно превратилось в непреодолимое препятствие.

У меня больше не было никакой повестки дня – любимого слова прежней жизни.

Коварство любви заключается в том, что, когда любишь, рискуешь многое потерять. Прежде всего – контроль над ситуацией. Страстная любовь подобна черной дыре. Стоит только оказаться под влиянием ее силового поля – тебя засосет, и даже не узнаешь, в какой вселенной потом выплюнет.

В своей прежней жизни я все держала под контролем, но с появлением Эрика в защите образовалась брешь. И она превратилась для меня в западню. С ее появлением моему страху и потребности в любви не было конца. Я требовала, чтобы он любил меня, как любят ребенка – без меры, безоговорочно и бескорыстно. Я ждала, что Эрик будет все понимать, восполнять и проявлять безграничное снисхождение. И даже когда он именно так себя и вел, я все равно ощущала свою уязвимость острее, чем до того, как позволила ему полюбить себя.

Да, любовь может сделать человека слабым. Ты чувствуешь себя подобно семени, которое освободилось из своей коробочки и полетело вдаль. Может, ветер унесет его так далеко от земли, что оно никогда уже не вернется назад.

Я любила Эрика так сильно, что боялась потерять. Иногда этот страх зашкаливал настолько, что у меня у самой появлялось желание оставить его. «Может, он мне вовсе не пара», – думала я иногда после очередного спора, отводя взгляд от его лица, чтобы не поддаваться чарам. Держать дистанцию, чтобы не погибнуть. Сделаться неуязвимой, чтобы не пропасть совсем.

И в то же время сохранить уязвимость в той мере, что позволит не покидать его.

* * *

Я начала забирать Оскара в квартиру Эрика. Все эти музыкальные прибамбасы, естественно, произвели на него впечатление. Эрик научил его нескольким аккордам на акустической гитаре и оборудовал уютный уголок с цветными подушками. Он немало заботился об Оскаре: купил ему велосипед, брал его с собой на прогулки, играл вместе с мальчиком. Трогательно, конечно, но все это напоминало мне о подлинной ценности того, что мною же было разбито.

Я сделала свой выбор, но в результате оказалась разделенной.

Как только закончился развод, Том выкупил мою долю в нашей квартире, и мы с Эриком принялись присматривать себе жилье. При полном отсутствии у него собственного капитала выбор был крайне скудным. Мне пришлось значительно потерять в комфорте и стандарте жилья, что мучило меня больше, чем я готова была признать. Спустя несколько недель мы нашли двухкомнатную квартиру в новом доме в микрорайоне Хаммарбюшёстад. Окна выходили на аллею, по другую сторону которой можно было рассмотреть соседей. Они плавали туда-сюда перед своими огромными окнами, словно золотые рыбки в аквариуме. Мы с Томом жили в четырехкомнатной квартире с балконом в красивом доме, построенном в начале прошлого века. Теперь мне приходилось довольствоваться полом, покрытым линолеумом, и типовой кухней. По ночам, когда Эрик играл в наушниках на синтезаторе, я слышала глухие удары его пальцев по клавишам. Окно он занавесил покрывалом, которое привез с Бали. Мы все еще могли весь вечер напролет болтать и заниматься сексом. Смеяться над всякой ерундой и целоваться в открытую на улице. Неделя за неделей, месяц за месяцем. По утрам он рылся в брошенной на полу спальни сумке из ИКЕА в поисках какой-нибудь чистой одежды. Очарование этого метода постепенно сошло на нет, и я разложила его вещи по ящикам в шкафу.

Я часто мечтала о том, чтобы остаться жить в нашей с Томом квартире и чтобы все было как раньше. Вспоминала свои прежние радости – совместные походы по магазинам, семейные ужины с замечательными родственниками Тома, непритязательные домашние вечера перед телевизором. Я была счастлива и несчастна одновременно и испытывала необходимость держать оба этих чувства в тайне от окружающих. Эрик полагал, что я цепляюсь за старое и слишком много беспокоюсь понапрасну. Я завидовала его настрою. Но он не оставлял семью, ему не надо было терзаться и разрываться от чувства вины и ответственности, от другой любви. И вот, бывало, он похлопает нежно рядом с собой по цветным подушкам в уголке, посмотрит на меня и скажет:

«Иди сюда, любимая! Все будет хорошо». Потом прижмет меня, как непослушного котенка, и беспечно погладит по голове. Накроет мои ноги одеялом и подоткнет, чтобы мне было уютнее. И тогда я вспоминала, что именно этого хотела и все еще продолжала хотеть. Вспоминала, что люблю его и неразрывно с ним связана, что мне нужен только он и никто другой. Правда, я, конечно же, понимала, что все это очень непросто.

Я так о многом хотела бы с ним поговорить, но прошло чересчур много времени и связаться с ним трудно. И потом боюсь, что испытаю слишком сильную боль. Мне придется выслушать то, что я слушать не в состоянии – о его счастье, новой любви и будущем младенце. Вместо этого я предпочитаю думать, как Вероника о своем Уно – будто он уехал в кругосветное путешествие, из которого, может быть, вернется, а может, и нет.

Звон в ушах – звук, который ощущается пациентом, но не может быть соотнесен с каким-либо акустическим источником. Это некий фантомный звук, не объяснимый с научной точки зрения.