Колючий мед - [76]

– Заходи. Я пытался прибраться, как мог, но рисунки мне пока не убрать. Уголь пачкается до чертиков. Нурдинг отдал мне целую коробку угольных карандашей – мало мне хлопот, так еще и их нужно освоить.

Бу широко улыбается, а Вероника на мгновение чувствует укол раздражения, потому что угольные карандаши в глаза не видела. Разве это не слишком дорогое удовольствие? Она уже почти жалеет, что пришла.

– Только не споткнись о бюро, там нижний ящик как следует не закрывается. Хочешь что-нибудь выпить?

– А что у тебя есть?

Отойдя к подоконнику, Бу поднимает бутылку виски.

– Неприкосновенный запас из дома. Есть содовая, чтобы смешать.

– Спасибо, если только немного.

– К сожалению, лед предложить не могу.

Вероника наблюдает, как он смешивает виски и содовую в стакане и протягивает ей. Себе он берет стакан из-под зубной щетки. Напиток получился крепкий. Она рассматривает комнату, оказавшуюся еще меньше, чем ей раньше казалось. Единственное освещение – бра на стене у кровати, от него по всей комнате разливается бледно-желтый свет. На потолке у стыка разошлись обои, завернувшиеся края торчат по сторонам. На стене висит маленькое зеркало в раме лакированного красного дерева. Подойдя к столу, Вероника рассматривает наброски. На них запечатлены небольшие сцены простой жизни пансионата: вот аптекарь читает газету, госпожа Сёдергрен сидит со своим вязанием, племянницы Дункер склонились над стаканами, в которые, наверное, налиты сливки.

– Красивые рисунки.

– Некоторые хорошо вышли. – Бу пожал плечами. – Если хочешь, возьми себе какой-нибудь на память.

Вероника внимательно изучает их, надеясь, что каждому уделяет достаточно времени. Интересно, сколько полагается рассматривать рисунок? Она никогда не бывала в художественном музее, но догадывалась: каждой картине следует посвятить должное время, чтобы она успевала на тебя воздействовать. Нельзя же мчаться по залам, ожидая, что испытаешь какие-то чувства? В конце концов выбор сделан в пользу натюрморта с цветами в вазе.

– Спасибо.

– Не за что. – Бу нервно проводит рукой по подбородку.

Вероника бросает взгляд на стопку с пластинками. Некоторые имена ей знакомы: Элвис Пресли, Билл Хейли и Бенни Гудман.

– Хочешь, поставим? – Бу вопросительно смотрит на нее.

– Если только очень тихо, а то госпожа Сёдергрен сойдет с ума. – Вероника слегка улыбается.

– Лучше, конечно, не рисковать. – Он подходит к патефону и включает его.

– Ты слышала про Майлза Дэвиса[27]?

– Нет.

– Он играет с Чарли Паркером[28], Диззи Гиллеспи[29] и компанией. Здесь, в Швеции, они не так известны, только среди заядлых любителей джаза типа меня. Эта пластинка куплена в Америке, прямые импортные поставки – приятель моего братишки достал.

Бу берет в руки черный конверт с изображением зажмурившегося трубача, осторожно вытаскивает пластинку, ставит ее на диск и привычными движениями заводит патефон. От выпитого алкоголя Вероника чуть-чуть расслабилась. Она чувствует, как горят щеки. Наряду с нервозностью в ней поселилась едва ощутимая, холодная решительность. Вероника больше не жалеет, что пришла, – ей все кажется прекрасным и увлекательным. Будто старое подсобное помещение внезапно превратилось в тайный клуб, куда переместился кусочек большого мира. Гётеборг – как-никак второй по величине город Швеции. Это вам не кот наплакал. Во встроенных динамиках раздается треск, потом одинокое соло на трубе заполняет всю комнату, пытаясь выбраться за ее пределы.

– Это уже его вторая пластинка за год. Знакомый моего кузена, который плавал на судне и бывал в Нью-Йорке, слышал его выступление в одном из клубов. Он видел своими глазами Джона Колтрейна[30] и других лидеров хард-бопа. Его манера исполнения лишь кажется простой, на самом деле она передовая, экспериментальная. Он не следует никаким правилам, делает все по-своему. – Бу тушит сигарету в пепельнице. – Как тебе?

– Мне кажется, с помощью такой музыки гипнотизируют людей, – ответила Вероника, отпивая глоток виски с содовой.

– Гипнотизируют? Да, возможно.

Он смеется, дотрагиваясь до щеки, покрытой редкой щетиной.

– Знаешь? Ты особенная.

Это слово «особенная» вызывает у нее смутную неприязнь. Так ли хорошо быть особенной? На ее вкус, такой комплимент звучит сомнительно. Малютка Мэр-та была особенной. И еще фрёкен Элин, гостившая в пансионате и умудрившаяся спустить в унитаз свою вставную челюсть, так что ей пришлось питаться детскими кашками, пока не изготовили новые протезы. Веронике хотелось быть милой и любезной, а не особой. Опираясь на одну ногу, она пытается казаться меньше, хотя уже и так обувь сняла. Может, своим ростом она напоминает Бу флагшток? Вдруг почувствовала, что плечи обнажены. На обдумывание наряда ушло немало сил. Нарядиться, как на вечеринку, казалось слишком изощренным. Выбор пал на платье из белой парчи, простого фасона без рукавов, сшитое матерью. Вероника сама подбирала отрез ко дню рождения.

– Кстати, у тебя есть какие-нибудь планы на завтра?

– Помимо обычных? Вроде нет. – Она покачала головой.

– Не хочешь составить мне компанию в мастерской? Мне так одиноко. Ты могла бы помочь мне. Я зашел в тупик, хорошо бы взглянуть на скульптуру другими глазами. Эта чертовщина никак не хочет обретать нужную форму.