Колючий мед - [74]

– Елки-палки, где ты откопала это старье? Он что, в гардеробе висел?

– Да, – отвечаю я. – Он показался мне таким элегантным, вот я и принесла его.

– Я думала, что уже выбросила этот костюм. Он давно уже на меня не лезет.

Вытащив юбку и пиджак, Вероника раскладывает костюм перед собой на одеяле.

– Может, возьмешь себе? Он хорошего качества. Франси в свое время сама сшила. Узор со страниц журнала Vogue.

– Вы серьезно?

– Конечно, бери.

– Спасибо. – Я беру его в руки. Не знаю почему, но подарок вызывает у меня почти ненормальную радость.

Вероника хлопает меня по плечу и, надев очки, возвращается к кроссворду. Смотрю на нее: на мочку уха падает солнечный блик. Признаюсь, у меня возникает желание ее обнять. Я испытываю пусть временное, но все же облегчение.

Маленький проблеск надежды.

* * *

Прежде чем уйти, перехватываю врача в коридоре. Он, очевидно, торопится, но терпеливо останавливается, чтобы выслушать меня.

– Скажите, можно задать вам вопрос о Веронике Мёрк из двенадцатой палаты? – обращаюсь я. – Она госпитализирована с легким сотрясением мозга и вывихом голеностопного сустава.

– Да. Вы ее дочь?

– Нет. Подруга. Вчера, когда я приходила сюда, она была не в себе и приняла меня за кого-то другого, а сегодня все в порядке, как обычно. Я беспокоюсь за нее: это правда нормальная реакция?

Врач смотрит на меня выжидающе.

– У пожилых при подобных травмах достаточно часто страдают когнитивные функции. Какой-то дурак сбил ее, сдавая задним ходом. Люди не перестают удивлять. – Он качает головой.

Я густо краснею.

– Несчастные случаи всегда связаны с сильным неожиданным стрессом. Отчасти это результат сотрясения как такового, отчасти – последствие наезда. Пребывание в больнице уже само по себе может вызвать в ее возрасте временное помутнение сознания. – Врач бросает взгляд на вытащенную из стопки историю болезни, которую держал в руках. – Мы сделали ей снимок, когда она поступила. Обычно мы стараемся не назначать рентген при сотрясении мозга, но ей так много лет, а у старых людей сосуды в мозгу ломкие, поэтому важно взглянуть, но мы больших кровотечений не увидели, инсульта нет. И опухолей тоже. Могу предположить, что помутнение сознания носит временный характер. Ничего серьезного.

– А если у нее Альцгеймер или что-нибудь подобное? – спрашиваю я. – Это видно на снимке?

– Нет, в таком случае требуются совсем другие обследования. Когда она вернется домой, я мог бы выписать ей направление в поликлинику на контроль памяти.

– Да, это было бы хорошо, – отвечаю я.

Врач задумчиво прикусывает нижнюю губу.

– Как правило, при таких легких травмах, как у нее, у нас нет возможности продлевать стационарное лечение, но сейчас у нас есть пара свободных мест. Я мог бы оставить ее еще на несколько дней, чтобы понаблюдать. Если хотите.

– Спасибо, это очень любезно с вашей стороны.

Он кивает в ответ.

– Обычно у нас обратная ситуация, мест часто не хватает. Приятно, когда изредка есть возможность сделать для пациента чуть больше необходимого. Кстати, этим летом мы тестируем новую форму терапии – рисование. Занятия будут проходить в столовой ежедневно с трех до пяти. Может быть, ей захочется попробовать? А то просто лежать быстро наскучит. Курс начнется завтра.

– Звучит интересно, – говорю я. – Я спрошу ее.

– Давайте, а я побегу, если у вас больше нет вопросов. – Врач бросает взгляд на часы.

– Больше нет, спасибо, – отвечаю я.

Он исчезает за стеклянной дверью словно ангел в своем белом халате.

Где-то жужжит вентилятор. Сегодня я за весь день ни разу не вспомнила про свой звон в ушах.

* * *

Когда я возвращаюсь в пансионат, по пути искупавшись в море и задержавшись у киоска с мороженым, звуковой сигнал мобильного сообщает, что мне пришло письмо. После длинной велосипедной прогулки в теле ощущается приятная усталость. Мышцы ног болят. Отправителем письма значится Гётеборгский университет. В приложении – официальное сообщение о запрашиваемых данных и два списка учащихся 1955 года. Устроившись на балконе с бутылкой пива, открываю список студентов отделения скульптуры и быстро пробегаю глазами по именам:

Йерт Андерссон

Ларс Свенссон

Свен-Оке Форс

Раймо Мэкинен

Ханс Юнгквист

Бу-Ивар Аксельссон

Хенрик Фолькессон

Бу Бикс в списке отсутствует. Открываю второй список. Там его тоже нет. Аж целым двум девушкам удалось пробиться на отделение живописи – одной Улле и одной Еве. Ну, где же он? Может быть, мне удастся связаться с кем-нибудь из его однокурсников по отделению скульптуры? Все-таки существует вероятность, что его отчислили или он учился с другим курсом. Имя настолько оригинальное, что, если он все-таки учился в «Валанде», его должны помнить. Достаю компьютер и начинаю вводить имена в строку поиска, начиная с верхних. В Швеции проживает шестьсот три человека по имени Йерт Андерссон. Одна тысяча Ларсов Свенссонов. Для обзвона многовато. Пробую Раймо Мэкине-на. В телефонном каталоге их четверо, но по возрасту, похоже, ни один не подходит.

Пролетающая птица умудряется покакать прямо на балконный стол и исчезнуть над крышей дома напротив. Выругавшись, отправляюсь за туалетной бумагой, чтобы убрать последствия. Я прижилась тут, на этой крошечной террасе. Маленький решетчатый настил, пластиковый стул и стол могут стать подходящим приютом, если сделать скидку на обстоятельства. Даже срезала тайком несколько веточек жасмина, растущего у ворот, и поставила их в найденную в баре хрустальную вазу. Я могла бы так скромно жить. С неплохим видом. Лишь бы всегда было тепло, чтобы находиться в вечном лете. Тепло утоляет боль. Начинаю рассеянно искать через поисковик информацию о сотрясении мозга. Это многое говорит о том, как теперь работает моя голова. Как только мне нужно что-то сделать, я тут же нахожу себе другое занятие. Раньше я такой не была. Я могла сосредоточиться на поставленной задаче, а теперь мое внимание рассеивается, как привидение в дневном свете.