Колючий мед - [39]

Кивнув, проскальзываю в лифт.

* * *

Вероника нехотя впускает меня в квартиру. По радио передают концерт классической музыки. Обычно я не переживала из-за того, что мне не рады. Для меня это в порядке вещей, по крайней мере, так было в те годы, когда я работала репортером отдела новостей. Если меня просили отойти или заткнуться, я отвечала стандартной невинной репликой: «У меня есть право задать вопрос». А сейчас мне не по себе и заходить в прихожую тяжело.

– Пансионат передает вам привет, – говорю я, протягивая венскую сдобу, которую стащила с завтрака. – А еще я должна напомнить вам о музыкальном «бинго» в четыре часа.

– А, да-да. Они здесь молодцы, хорошо организуют всякие мероприятия, но я не особо люблю делать что-нибудь в группе, да и никогда не любила. Иногда, когда они спрашивают, я притворяюсь будто плохо слышу, чтобы меня просто оставили в покое. Нет, конечно, изредка пообщаться приятно, но только при условии, что ты сама этого хочешь.

Вероника криво улыбается мне.

– Полностью с вами согласна, – поддерживаю я.

Взяв пакетик с венской сдобой, Вероника проходит впереди меня в гостиную. Я усаживаюсь на стул, который уже начинает казаться мне своим.

– Вы слушаете Моцарта? – Она приглушает звук радиоприемника.

– Нет, – отвечаю я.

– Вам нужно его слушать. Откуда он черпал музыку? Диву даешься.

Вероника присаживается на стул напротив меня и открывает лежащую на столе газету.

– И как пансионат – не загибается?

– Мне кажется, нет, – отвечаю я.

– Это наши старые конкуренты, они меняют собственников, но давно удерживают свои позиции. Раньше у них было много датских постояльцев, приезжавших на экспрессе Snälltåg из Мальмё. В какой-то период времени у них даже работал собственный носильщик, который встречал гостей на станции, в специальной кепке с золотой лентой, и доставлял их багаж в пансионат. Моя мать полагала, что нам тоже нужно такого нанять, но нам его услуги были не по карману.

– И когда это было?

– Где-то в пятидесятые.

– А где именно располагался ваш пансионат?

– На Ривьеравэген, над самым берегом. Сейчас там стоит гигантский отель, который выглядит совсем не так живописно. Строительная компания выкупила участок земли и путем каких-то махинаций согласовала план застройки. Если мне приходится проходить мимо, я закрываю глаза, потому что даже не в состоянии смотреть на эту хибару. – Вероника мотает головой. – Один из рабочих потом рассказывал, что от старой отделки избавлялись с трудом, настолько качественно раньше строили. Они неделями колотили и отбивали, чтобы все вынести. Слышать это было невыносимо. А теперь там, похоже, везде снуют мужики в кальсонах.

– В кальсонах?

– Они катаются на велосипедах, если я правильно понимаю. Велогонщики. Удивляюсь, что они успевают рассмотреть, когда так торопятся и едут без всякой цели. Они только наматывают круги на велосипеде и потеют. Сначала человек отгораживается от природы, как только может. Потом, обнаружив, что вопреки всему природа все-таки ему нужна, рвется назад и проносится сквозь нее на огромной скорости. Природу используют как несчастную полосу препятствий. Ведь велогонщики вряд ли даже заметят, что в буковом лесу на деревьях распустились почки.

– Фанатское движение и велогонки следует полностью запретить, – серьезным тоном замечаю я.

Вероника смотрит на меня с уважением.

– Если хотите, на кухне еще остался кофе.

– Не откажусь от чашечки, – отвечаю я.

– Только сами наливайте. Чашки найдете над мойкой.

Иду в кухню. Она совсем маленькая, но оформлена со вкусом. На стенах – белые шкафчики, на полу – черный пластиковый коврик. На подоконнике стоят керамические чашки ручной работы. На стене висит обрамленная багетом репродукция картины Матисса, на которой изображена клетка с птицей и открытое окно вдалеке. Вероника приготовила кофе в небольшом старинном кофейнике с фарфоровым держателем для фильтров марки Мelitta. Кофе еще не успел остыть.

Внезапно возникает какое-то благостное ощущение. Мне приятно здесь находиться.

– Можешь и мне немного плеснуть, – кричит Вероника.

Налив две чашки кофе, возвращаюсь и снова усаживаюсь. Сквозь стены квартиры Харальда доносится звук циклевальной машины. Через открытую балконную дверь слышен хруст гравия.

– Расскажите поподробнее о вашем пансионате, – прошу я Веронику, размешивая кофе. – Как он выглядел?

– В мои времена различали Ма́лен и Бостад. Ма́лен, где находилось наше заведение, был рассчитан на отдыхающих попроще, из народа. Земли близлежащего местечка Люкан считались ничейными и практически нетронутыми. Это были пастбища, и называлось место на самом деле Бетеслюкан – выпасные угодья. Там находилась танцплощадка, на которой я встретила Уно. Танцплощадкой управляла забавная пара. Весь ассортимент буфета хозяйка пекла дома, и каждую субботу они выезжали на мотоцикле на танцплощадку. Она сидела на заднем сиденье, укутавшись в платок, в обнимку с коробками с печеньем, и кричала мужу, чтобы ехал тише, а то печенье раскрошится от тряски – вот умора!

Вероника смеется, я ей вторю. Я так давно не смеялась, что мой смех звучит немного странно – он смахивает, скорее, на кашель.