Колючий мед - [41]

Долго искать не пришлось. Мои коробки стояли в самой глубине, пострадавшие от сырости и помявшиеся при переездах. Присев на скамеечку, я начала вскрывать ту, на которой было написано: «Эбба, подростковый возраст». Сверху лежало кружевное платье в черных и красных тонах – когда-то оно считалось невероятно крутым, и сейчас, между прочим, круг замкнулся, и такая модель вновь стала популярной. Я отложила платье в сторону – может, смогу надеть его на приближающуюся рождественскую вечеринку? Неприлично дорогая по тем временам плойка для волос была упакована в мешочек, где также лежали бигуди и пачка писем, украшенных наклейками. Не позволяя себе отвлекаться, я продолжала поиски. Под картонкой из-под обуви с записями на кассетах я обнаружила то, что искала. Коробку, в которой плотно прижаты друг другу штук двадцать виниловых пластинок – все одинаково мне знакомы, будто я слушала их вчера. Я вытащила парочку, чтобы легче было просматривать оставшиеся, и, читая по диагонали обратные стороны обложек, поняла, что по-прежнему помню многие тексты наизусть. Почему выученное в молодости – тексты песен, например, – помнишь потом всю жизнь? Нервничая, я рылась дальше. Пластинка «Космонавтов» лежала предпоследней, заботливо обернутая в одну из дефицитных целлофановых обложек, которые продавались из-под полы в магазинах грамзаписи по две кроны за штуку. Вспотевшими от волнения пальцами я достала пластинку.

На обложке напечатана фотография группы, расслабленно позирующей на фоне покрытого надписями военного бункера.

«ОСТАВЬ ТРУП В ПОКОЕ» – гласило граффити за их спинами. На переднем плане стоял Эрик, одетый в мешковатую красную рубашку, поверх которой красовались черные подтяжки. У него была жутко серьезная мина и подбородок выдвинут вперед. Ударник, чье имя я успела позабыть, щеголял в берете и синеватых солнечных очках круглой формы. Гитарист прижимал руку к груди, словно принимая военную присягу, и уныло смотрел вдаль – достаточно типичная поза для рокеров тех времен. То, что раньше представлялось революционным и даже слегка опасным, сегодня кажется милым и невинным. Лишь одно было прежним: взгляд Эрика. Он смотрел с обложки пластинки прямо мне в глаза. Тепло растекалось по всему телу. «Это всего-навсего старая фотография, – уговаривала я себя. – Похоже, ты все еще не можешь обуздать свои чертовы чувства, сохраняя трезвую голову. Ты хоть отдаешь себе отчет в том, что делаешь?» Но слова на меня не действовали – их дисквалифицировало тело, ставшее вязким, как мед. Прямо поперек фотографии Эрик оставил свой автограф, написанный черным фломастером: «Эббе, знающей тексты всех песен наизусть. Обнимаю. Эрик».

Помню, как я стояла у самой сцены, совершенно не в себе и без малейшего желания рисоваться. Я знала наизусть все тексты и подпевала от души. В конце концов, рассмеявшись, он вручил мне микрофон. А потом, когда я попросила автограф, сказал: «Теперь я знаю, кому звонить, когда в следующий раз заболею».

Три года спустя я встретила Тома.

Прижав обложку пластинки к носу, попыталась различить ее запах. Раньше она пахла фломастером. Я держала ее на тумбочке у кровати и засыпала, глядя на лицо Эрика. Нынешняя ситуация чем-то походила на ту, давнюю, с одной лишь разницей, что теперь в дневное время я лицезрела Эрика вживую.

На полу у моих ног стоял проигрыватель с усилителем и двумя пыльными колонками.

Я решила поднять это все в квартиру.

Пока я откупориваю бутылку красного вина, Том по моей просьбе подключает старую технику в гостиной. Оскар уже спит, поэтому я приглушаю звук. Уже с первых аккордов слышно, что электрогитара лишена иронии. Синтезатор не глушит своими эффектами остальных. Звук полный и насыщенный.

– Эта музыка по-прежнему хороша, – восторгаюсь я. – И текст актуален, правда? «Ты – как наркотик. Такая же мощь. Минное поле – живым не уйдешь. Хочешь – можешь меня подорвать. Лучше взорвусь, чем спокойно стоять».

– Не знаю, – возражает Том, медленно наливая в кофеварку раствор против образования известкового налета. – Разве это не лапша, которую вешают на уши девицам, чтобы затащить в постель?

Чувствую, что краснею, как помидор.

– Я никогда не понимал, отчего женщины западают на парней с гитарой, даже если те и играть толком не умеют, а потом еще жалуются, что все мужчины такие непредсказуемые.

Он сложил пустой пакетик и картинно убрал его в мусорное ведро.

– Это двойная мораль, столь очевидная, что ее просто трудно не заметить. Я, признаться, всегда считал этого певца позером.

Я нервно сглатываю.

– Вообще-то, он очень приятный.

– По отношению к тебе – конечно. Кстати, ты не купила чистящее средство для унитаза – я тебе эсэмэску с названием посылал? Экологически безопасное?

Том смотрит на меня. Волосы взъерошены, в глазах сквозит усталость. Каждая морщинка и кожная складочка знакомы, изучены. Мое сердце бьется так сильно, словно собирается выпрыгнуть из груди. Я одновременно ощущаю два одинаково сильных чувства – любовь к Тому и влюбленность в Эрика.

* * *

Резко звонит телефон. До того как мне удалось нашарить его на прикроватной тумбочке, я думала, что сработала пожарная сигнализация. Голова тяжелая от похмелья. Вчера за ужином я выпила лишний бокал вина и неважно спала из-за этого.